невинных людей.
Гилберт де Лануа обернулся к толпе горожан, которых с каждой минутой становилось всё больше. Привлечённые шумом, сюда начали стекаться люди с соседних улиц.
– Д'Арманьяки не уважают нас! Они ненавидят и презирают нас! Они безнаказанно убивают нас! Неужели мы не должны отомстить, а должны молча терпеть? Нет! Мы отомстим за наших братьев! Убийц ждёт смерть!
Гилберт де Лануа поднял вверх руку, сжатую в кулак: – Смерть д'Арманьякам!
– Смерть д'Арманьякам, – вслед за ним закричал Кабош, потрясая руками.
Несколько мгновений горожане колебались. Толпа с каждой минутой увеличивалась. Наступал решительный момент. Всё зависело от того, как поведёт себя толпа. Толпа колебалась. Но вот раздался один робкий голос, за ним последовал второй, третий, а вскоре вся толпа ревела:
– Смерть д'Арманьякам!
– Вперёд, братья, убьём подлых изменников, – закричал Гилберт де Лануа.
– Убить д'Арманьяков! Убить! Убить! Убить! – эхом прокатилось по толпе.
– За мной, братья, – Кабош бросился бежать по улице, толпа ринулась за ним.
– Кому под силу остановить морские волны, – пробормотал Гилберт де Лануа, глядя вслед обезумевшей толпе.
Мысль о тёплом одеяле не раз мелькала в голове Филиппа. Пронизывающий ветер пробирал Филиппа до дрожи. Он, как верный страж, сидел на крыше, зорко оглядывая все близлежащие улицы. Однако холод становился всё нестерпимей, и Филипп по зрелому мышлению решил, что ничего страшного не случится, если он покинет свой пост на несколько минут и сходит за тёплым одеялом. Придя к такой мысли, Филипп поднялся со своего места, разминая затёкшие колени. Едва он собрался было спуститься, как вспыхнувшие вдалеке отблески яркого пламени привлекли его внимание.
Где-то между улицами святого Жакуйя и святого Жана, близ набережной Сены, разгорался сильный пожар. Спокойные воды Сены отражали языки пламени, отчего казалось, будто горит сама река. Забыв о холоде, Филипп, словно, зачарованный, смотрел на пожар. Слева, где-то между улицей святого Жакуйя и Лувром, вспыхнул ещё один пожар. Третий вспыхнул вблизи улицы святой Катерины. Затем Филипп увидел ещё один, уже с левого берега Сены, близ торгового моста и улицы Сен-Дени. Пожары вспыхивали один за одним. Филипп насчитал их более двух десятков. От пламени пожаров небо стало кровавого цвета. Огонь притягивал Филиппа. Он решил во что бы то ни стало посмотреть вблизи на это зрелище, а возможно, он сможет кому-то помочь. Последняя мысль преисполнила Филиппа гордостью. Ему уже виделось, как он спасает людей, и как отец его хвалит.
– Отец, – спохватился Филипп, – он ни в коем случае не должен узнать о том, что я собираюсь сделать, иначе меня попросту запрут в комнате.
Филипп буквально скатился с крыши в узкое отверстие. Оказавшись на чердаке дома, Филипп торопливо спустился по деревянной лестнице в коридор. Оттуда он побежал в свою комнату. Ему понадобилось всего несколько минут, чтобы облачиться в лёгкие доспехи, которые отец велел изготовить специально для него. Филипп опоясался коротким мечом, засунул купленный у калеки кинжал в сапоги, верхние края которых доходили ему значительно выше колен. Набросил на плечи тёплый плащ, который был несколько великоват для него, и оттого он никак не мог застегнуть пряжку на груди. Наконец, справившись с пряжкой, Филипп выскочил из своей комнаты, начисто забыв, что кроме всего прочего ему следовало прихватить с собой шляпу. Филипп, крадучись, миновал опочивальню своих родителей и, вздыхая с явным облегчением, спустился во двор. Во дворе в него уперлись четыре удивленных взгляда отбывающих ночное дежурство подле ворот стражей.
Филипп напустил на себя важный вид и отважно направился к строю боевых коней, привязанных здесь же, у одной из стен. Громадные животные вызвали у него неподотчётный страх. На таких лошадях ему ни разу не приходилось не то что ездить, а даже сидеть в седле. Но Филипп и глазом не моргнул, отвязывая боевую лошадь своего отца от изгороди. Не подавая и виду, что он боится лошадь, которую, взяв за уздцы, вёл к наружным воротам, Филипп громко и чётко бросил стражам:
– Отворить ворота!
А вслед за этими словами он взобрался на круп коня, чем заслужил и собственное уважение и, несомненно, уважение стражей, которые хотя и были удивлены поведением Филиппа, но ворота всё же открыли. Радость переполняла Филиппа. Лошадь беспрекословно повиновалась его командам, стража тоже… Филипп пустил лошадь рысью. Копыта гулко застучали по мостовой, удаляя Филиппа от дома.
Тем не менее не всё было столь гладко, как думал Филипп. После его отъезда один из стражей всё же решил доложить Монтегю о том, что произошло. Но Филипп этого не знал. Он не понимал все возможные последствия своего необдуманного поступка. И едва ли осознавал, какой опасности себя подвергает. Вдыхая полной грудью воздух ночного Парижа, он скакал навстречу взимавшимся невдалеке отблескам пламени. Улицы были пустынны, и Филипп почти без помех добрался до Сены. Вблизи, на другой стороне реки, показались купола Сен-Дени. Не раздумывая, Филипп направил коня на безлюдный мост. Он перебрался на другой берег Сены, которая делала разветвление, отделяя остров Сите от западной и восточной части Парижа. Филипп быстро приближался к огромному зареву. Оставив Сен-Дени справа от себя, он во второй раз перебрался через Сену по торговому мосту, или как его ещё называли арманьяки – мосту менял. Едва Филипп оказался в восточной части Парижа, на улице святого Жакуйя, как всё в одно мгновение изменилось. Филипп находился в опасной близости от пожаров, но не это его насторожило, ибо он остановил коня, чутко к чему-то прислушиваясь. До него доносились душераздирающие крики. «Люди погибают в огне», – подумал Филипп, собираясь тронуть коня, но тут, справа от того места, где он находился, со стороны улицы святого Жакуйя, показалась толпа вооружённых людей. Они с дикими криками преследовали какую-то женщину. Присмотревшись внимательней, Филипп заметил, что женщина прижимает к груди ребёнка.
– Что они хотят от этой женщины, – мысли Филиппа пришли в смятенье. Он осознавал угрозу, которая таила эта толпа вооружённых людей, но не знал, как следует поступить ему.
– Смерть арманьякам! Смерть убийцам! – неожиданно издала вопль толпа, бежавшая за женщиной.
Филипп вздрогнул, словно от удара.
– Так эта женщина… – не раздумывая более, он тронул лошадь, пуская её с места в галоп.
