Филипп раздумывал лишь одна мгновение. Он был в окружении трёх убийц и не было иного выхода. Разбежавшись, благо путь к воде был свободен, ибо убийцы не ожидали от него подобного, Филипп бросился в Сену и поплыл.
Все трое убийц подбежали к кромке воды и злобными взглядами следили за плывущим Филиппом.
– Да он сдохнет в холодной воде, – Кабош захохотал при виде того, с каким трудом даётся Филиппу каждый гребок, – пошли отсюда.
– Подождём, пока он умрёт!
– У меня другое мнение, – раздался рядом с ними голос Гилберта де Лануа.
Соскочив с лошади, он взял притороченный к седлу арбалет, и вложив стрелу, подошёл к кромке воды, вставая рядом с Кабошем. Филипп плыл не щадя своих сил, но всё же находился достаточно близко от берега. Гилберт де Лануа внимательно прицелился. Арбалет двигался за Филиппом. Гилберт де Лануа выпустил стрелу, почти сразу же после этого издав крик восторга, как, впрочем, и все остальные. Стрела попала в Филиппа, и он сразу ушёл под воду.
– Ну, вот и всё, братья, – Гилберт де Лануа мрачно усмехнулся, Арманьяка больше нет. Отец Вальдес будет доволен.
Прежде чем уйти, Кабош нагнулся над Капелюшем. Вначале он выколол глаз палачу, а затем исполосовал всё его лицо кинжалом.
– Ну вот, теперь его никто не узнает!
Голова Филиппа показалась над водой. Грудь поспешно набирала воздух, которого Филипп был лишён в течение полутора минут. В левом плече торчала стрела. Он терял кровь. А самое худшее из всего было то, что он больше не мог плыть. Филипп посмотрел назад. На берегу никого не было. У него не было выбора. Если даже убийцы поджидают его, он должен вернуться, ибо здесь, в холодной воде, раненый, он долго не протянет.
Филипп, орудуя лишь одной правой рукой, поплыл к берегу. Всё тело сводили спазмы, плечо почти перестало слушаться. Огромным усилием воли он заставлял себя плыть. Он добрался до берега, когда почти потерял сознание от боли и сковывающего тело холода. Цепляясь руками за землю, он выполз на берег и почти сразу после этого впал в небытие.
Филипп не знал, сколько часов он провёл в бессознательном состоянии, но пришёл в себя от того, что увидел над собой лицо какой-то женщины, которая, нагнувшись, внимательно рассматривала его. Филипп выпростал из-под себя правую руку, чем напугал женщину, которая приняла его, по всей видимости, за мёртвого, как и остальные два тела. Рука почти не подчинялась Филиппу. Она одеревенела. Гримаса боли исказило лицо Филиппа, когда он всё же сумел снять с себя крест и протянуть женщине.
– Прошу, – раздался его едва различимый шёпот – его преосвященство Мелеструа… аббатство Сен- Де… – Филипп снова потерял сознание.
Глава 6
МАЙ 1418 ГОДА
Необычайно красивое зрелище представляло собой восходящее на горизонте солнце. Словно невидимая оранжевая стена, оно заслонило собой весь горизонт, отбрасывая свои блестящие и переливающиеся блики на спокойные воды Средиземного моря. Зрелище поистине потрясающее по своей красоте. На сотни миль вокруг отражение солнца следовало за кораблями, носившимися по Средиземному морю, как сейчас оно следовало за одномачтовым фрегатом, словно пыталось догнать его. Фрегат двигался не очень быстро, хотя попутный ветер и возможности фрегата позволяли довольно заметно ускорить ход. Однако этого не происходило, и тому была причина. Проделав большую часть пути из Испании, фрегат приближался к Марселю. Фрегат принадлежал Кастильскому королевскому дому. Все они, имеется в виду королева Кастилии и Арагона – Иоланта Арагонская и её двое детей – герцог Барский и Мария Анжуйская, а также племянница королевы – Мирианда Мендос, дочь герцога Мендоса, находились на борту этого судна. Покинув родные края, они направлялись во Францию, где собирались присутствовать на празднествах в честь совершеннолетия дофина. Событие весьма важное и значительное, учитывая то обстоятельство, что наследник французского престола ещё не был женат. И несмотря на то, что положение дофина являлось весьма непрочным, многие королевские дома лелеяли мечту породниться с ним, ибо корона Франции во все времена была самым лакомым кусочком. Слегка приоткрыв истинную цель поездки Кастильской королевской семьи во Францию, мы не станем останавливаться и познакомимся с ними.
В данную минуту, когда фрегат, слегка покачиваясь, разрезал носом воды Средиземного моря, в одной из десяти кают корабля, которая была десять шагов в ширину и четыре в длину, и где, кроме деревянного стола и нескольких стульев, почти ничего не было, вели оживлённую беседу трое молодых людей. Первый, молодой человек весьма небольшого роста с невыразительными чертами лица, которые ещё более портил глубокий шрам, разделявший его нос на две почти ровные части, и который обладал удивительно живыми, чёрными глазами, был герцог Барский. Рядом с ним сидела его родная сестра, Мария Анжуйская. Ей исполнилось шестнадцать лет. Мария Анжуйская также была невысока ростом. У неё были чёрные глаза, которые скрывались за плотным рядом густых ресниц. Мария Анжуйская была неплохо сложена и не лишена обаяния, которое выражалось в данный момент в мимолётной улыбке, обращенной к брату, который, в свою очередь, увлечённо что-то высказывал своей кузине Мирианде Мендос. Мирианда Мендос была всего на год старше своей кузины и превосходила её во всём. Она была выше ростом и, без всякого сомнения, являла собой образ южной красоты. Так же, как кузина, Мирианда была обладательницей смуглой кожи, впрочем, свойственной почти всем южанам. У нее были карие глаза с сероватым оттенком, длинные ресницы и тонкие выгнутые брови. Безукоризненный овал лица обрамлял тонкую шею. Маленький рот с длинным рядом белоснежных зубов, открываясь, всякий раз выражал столько обаяния, что невольно возникало чувство восторга и желание смотреть вечно на эту чудесную улыбку. Одежда молодых людей отличалась роскошью и утонченным вкусом, как и манеры, которыми они обладали с детства. Однако нам стоит на время оторваться от описаний и послушать, о чём говорил герцог Барский, постоянно жестикулируя руками, и понять почему, слыша его речь, Мария Анжуйская улыбалась, а Мирианда Мендос то бледнела, то внезапно покрывалась пунцовым румянцем, то опускала глаз не в силах смотреть на своих кузена и кузину.
– Ах, кузина, – говорил, вздыхая, герцог Барский, словно он получил некое печальное известие, однако при этом выражение его лица, которое совсем не вязалось с его голосом, а также частое подмигивание Марии говорили о совершенно обратном. – Ах, кузина, видит бог, я искренне сочувствую вам, хотя вы и не желаете открыться нам, вашим лучшим друзьям. Но всё же, поверьте, мы отнюдь не слепые. А ваше чувство, клянусь душой моего отца, лишь слепец не заметит. Как я вам завидую, кузина, как завидую. Вы познали чувство, к которому я стремлюсь всей душой, однако мне в отличие от вас не суждено его испытать. А ведь моя любовь находится недалеко, я в этом убеждён, – герцог Барский едва сдержал улыбку и, бросив озорной взгляд на Марию и придав голосу глубокую меланхолию и грусть, продолжал, – так же, как я убеждён, что ваш избранник… Санито де Миран… При упоминании этого имени Мирианда побледнела, потом резко покраснела, её ресницы вспорхнули, словно испуганные птички, она заморгала и сразу же опустила
