У детей было полно дел: надо было выкапывать морковь, собирать яблоки. Весь Глен пропах дымом от сжигаемых опавших листьев. В сарае лежала целая гора огромных желтых тыкв, а Сьюзен в первый раз в этом году нажарила пирожков с клюквой. Энн каждый теплый день копалась в саду, и, когда позднее солнце озаряло алые клены, упивалась красками, как вином, наслаждаясь этой изысканно-грустной мимолетной красотой.
Но полного счастья в жизни не бывает. Весь Инглсайд был озабочен судьбой Робина. Им сказали, что он обязательно улетит на юг вместе с другими малиновками.
— Заприте его в доме и не выпускайте, пока не выпадет снег, — посоветовал им капитан Малаки. — Тогда он забудет про южные края и будет спокойно жить до весны.
И вот Робина перестали выпускать на улицу. Он сделался очень беспокойным, как-то бесцельно летал по дому или сидел на подоконнике и смотрел на своих соплеменников, которые собирались в путь, повинуясь таинственному зову. Птица стала плохо есть, отказываясь даже от червяков и от орешков, которые ему предлагала Сьюзен. Дети объясняли, какие опасности ждут Робина в дороге, если он вздумает лететь в дальние края — холод, голод, бури, черные ночи, хищные кошки. Но он слышал зов и рвался на свободу.
Мисс Бейкер сдалась последней. Несколько дней она ходила с мрачным видом и отрицательно качала головой, но потом сказала:
— Ладно уж, отпустите его. С природой не поспоришь.
Робина выпустили в последний день октября — после месячного заключения. Дети со слезами целовали его не прощанье. Птица радостно выпорхнула в окно, но на следующее утро прилетела к Сьюзен за своей порцией хлебных крошек. А затем расправила крылья и пустилась в далекий путь.
— Не плачь, детка, — утешала Энн Риллу. — Он, наверное, вернется к нам весной.
Но девочка продолжала рыдать:
— До весны есе так далеко!
Энн улыбнулась и вздохнула. Малышке Рилле казалось, что время идет очень медленно, а Энн казалось, что времена года мелькают со скоростью курьерского поезда. Вот и еще одно лето прошло. Скоро — ох, очень скоро! — дети вырастут. Но пока они еще принадлежат ей, наполняют ее жизнь нежностью и восторгом, пока она еще может радоваться им, любить их, подбадривать, а то и бранить. Потому что иногда они очень озорничают, хотя вряд ли заслуживают прозвища «чертенята из Инглсайда», которым их наградила миссис Дэвис, когда узнала, что Берти Друк немного обжегся, играя роль индейца, которого сжигали на костре в Долине Радуги. Джим и Уолтер не успели вовремя развязать веревки, но и сами обожглись — хотя их, конечно, никто не пожалел.
Ноябрь в этом году выдался мрачный и унылый. Иногда с утра до вечера ветер гнал с серого моря холодный туман. Дрожащие тополя сбросили последнюю листву. Сад стоял мертвый, не считая грядки все еще густой золотистой спаржи. Уолтеру пришлось забросить свой помост на дереве и учить уроки дома. Без конца шел Дождь. «Когда же будет конец зтой сырости?» — с отчаянием простонала Ди. Потом на неделю выглянуло солнце — пришло бабье лето. Холодными вечерами мама подносила спичку к растопке в камине, а Сьюзен пекла на ужин картошку.
После ужина все собирались в гостиной. Энн шила, мисс Бейкер спрашивала у детей уроки, а потом разрешала им заниматься кто чем хочет. Уолтер, жизнь которого в основном протекала в воображении и мечтах, писал письма от бурундука, который жил в Долине Радуги, бурундуку, который жил в сарае. Сьюзен притворно насмехалась над этими письмами, когда Уолтер их ей читал, но потихоньку переписывала их и посылала Ребекке Дью.
«Я эти письма прочитала с удовольствием, дорогая мисс Дью, хотя вам, быть может, они и покажутся пустяковой писаниной. Тогда уж простите старуху, которая души не чает в этих детях. Уолтера учителя считают очень способным, и по крайней мере он бросил писать стихи и пишет вместо них письма. А Джим получил на экзамене по арифметике девяносто девять очков из ста, и никто не может понять, за что у него сняли это одно очко. Может быть, я и ошибаюсь, дорогая мисс Дью, но я убеждена, что из этого ребенка вырастет великий человек. Мы до этого вряд ли доживем, но он вполне может стать премьер-министром Канады».
Шримп наслаждался, развалившись перед камином, а очаровательная серебристо-черная кошечка Нэнни, которую звали Пушинка, по очереди забиралась ко всем на колени. «У нас две кошки, — сердито говорила Сьюзен, — а мыши орудуют в кладовке, как у себя дома». Дети обсуждали свои дела, а из холодной осенней ночи за стенами дома доносился унылый гул далекого океана.
Тут на огонек заглянула миссис Корнелия — поболтать с Энн, пока ее муж обсуждает политические новости с Картером Флэггом. Дети при виде миссис Эллиотт сразу навострили ушки — от нее можно было узнать замечательно интересные вещи о соседях. И как весело потом в воскресенье сидеть в церкви и смотреть на постные физиономии этих самых соседей, зная, какие за ними водятся делишки!
— Как же у вас уютно, Энн, милочка. А на улице так холодно и снег пошел. А где же доктор?
— Уехал по вызову. Мне так не хотелось его отпускать, но с мыса позвонили, что миссис Шоу плохо себя чувствует, — ответила Энн. Мисс Бейкер тем временем подхватила с каминного коврика рыбную кость, которую притащил Шримп, надеясь, что миссис Корнелия не заметила столь вопиющего беспорядка.
— Она чувствует себя не хуже меня, — сердито ворчала Сьюзен. — Но я слышала, что она купила кружевную ночную сорочку — вот и хочет показаться в ней доктору. В ее ли годы носить кружевные сорочки!
— Это ей дочка Леона привезла из Бостона. Она приехала в пятницу с
— И к медицинским сестрам, — добавила Сьюзен.
— Ну, я бы сказала, что некоторые эти сестры чересчур смазливы для своей работы, — поджала губы миссис Корнелия. — Возьмите хоть Дженни Артур. Она решила было отдохнуть от своего последнего пациента, и теперь занята тем, чтобы не дать двум своим кавалерам узнать друг про друга.
— Она, конечно, хорошенькая, но не такая уж молодая, — твердо произнесла Сьюзен. — Я бы ей посоветовала поскорей выбрать одного из них и выйти за него замуж. А то получится, как у ее тетки Юдоры — та говорила, что не выйдет замуж, пока не нафлиртуется всласть, и вот вам результат — осталась старой девой. Она и сейчас не пропускает ни одного мужчины, даром что ей по крайней мере сорок пять лет. Вот так и бывает, когда привыкнешь к чему-нибудь и уже не можешь отвыкнуть. Вы слышали, миссис доктор, голубушка, что она сказала своей кузине Фанни, когда та выходила замуж: «Подбираешь объедки с моего стола?» Они, говорят, жутко поругались и с тех пор не разговаривают.
— Язык мой — враг мой, — проговорила Энн.
— Вот уж верно, милая, — согласилась миссис Корнелия. — Кстати, не мешало бы нашему пастору быть поосторожнее в своих проповедях. А то обидел Уоллеса Янга, и тот хочет переходить к методистам. Все говорят, что прошлая проповедь была направлена против него.
— Если пастор в своей проповеди попадает кому-то не в бровь, а в глаз, все решают, что он только одного его и имел в виду, — сказала Энн. — Но это часто вовсе не так.
— Верные ваши слова, — подтвердила Сьюзен. — А этот Уоллес Янг тоже тип. Три года тому назад разрешил одной фирме нарисовать рекламу силоса на своих коровах. Нельзя же до такой степени зариться на деньги.
— А его брат Дэвид наконец-то решил жениться, — продолжала миссис Корнелия. — Все ломал голову, что дешевле — жениться или нанять прислугу. «Конечно, в доме можно обойтись и без женщины, Корнелия, — сказал он мне после смерти матери, — но больно уж много на тебя сваливается дел». Прощупывает почву, думаю, но уж дудки! Так что со мной у него ничего не вышло. И вот теперь он решил жениться на Джесси Кинг.
— Джесси Кинг? Он же вроде ухаживал за Мэри Норт!
— Он сказал, что не может жениться на женщине, которая сама ест только капусту и будет кормить
