речи!
— Во-первых, — заявил папа, — до мыса далеко. Ребята вернутся очень поздно, а тебе положено ложиться спать в восемь часов, Джим.
— Когда я была девочкой, — вставила тетя Мария, — меня отправляли спать в семь часов.
— Вот подрастешь, Джим, тогда тебе можно будет гулять по вечерам, — добавила мама.
— Ты это уже говорила на прошлой неделе! — негодующе воскликнул Джим. — С тех пор я уже подрос. Можно подумать, будто я совсем младенец! Берти столько же лет, сколько и мне. Почему ему можно пойти, а мне нет?
— И вообще кругом все болеют корью, — мрачно сказала тетя Мария. — Еще подхватишь корь, Джеймс.
Как Джим ненавидел, когда его называли Джеймсом! А тетя Мария обращалась к нему именно так.
— Ну и пусть, — пробурчал он. — Я и хочу заболеть корью.
Но, увидев предостерегающий взгляд отца, замолчал. Папа никому не разрешал дерзить тете Марии. Какая же она противная! Другое дело тетя Диана или тетя Марилла — такие душки. А женщин, подобных тете Марии, Джиму еще встречать не приходилось.
— Ладно же, — с вызовом заявил он, глядя на мать, чтобы никто не подумал, что он дерзит тете Марии. — Не хотите меня любить, и не надо. А как вам понравится, если я сбегу стрелять тигров в Африку?
— Тигры в Африке не водятся, милый, — мягко ответила мама.
— Тогда львов! — крикнул Джим. Придираются к каждому слову! Смеются над ним! Нет, он им еще покажет! — Может, скажешь, что в Африке и львов нет? Их там миллионы. Так и кишат!
Мама и папа только улыбнулись — к большому неудовольствию тети Марии. Как это они разрешают сыну так дерзко с ними разговаривать?
— Не расстраивайся, Джим, — сказала Сьюзен, раздираемая противоречивыми чувствами — любовью к мальчику и убеждением, что его родители совершенно правы, не отпуская его ночью с оравой озорников мальчишек к этому пьянице капитану Тейлору. — Вот тебе коврижка с взбитыми сливками на сладкое.
— Не хочу я коврижки, — хмуро ответил Джим и встал из-за стола. В дверях он повернулся и крикнул напоследок:
— А спать я в восемь часов все равно не ляжу! И когда вырасту, вообще не буду спать и разрисую себя татуировкой с головы до пят! Раз вы так, то и я так. Вот увидите!
— Надо говорить «не лягу», милый, — поправила его мама.
До чего же бездушные люди!
— Тебя, конечно, не интересует мое мнение, Анни, но если бы я позволила себе так разговаривать с родителями, они спустили бы с меня шкуру, — сказала тетя Мария. — По-моему, напрасно в некоторых семьях пренебрегают розгами.
— Джим не так уж виноват, — вступилась за мальчика Сьюзен, видя, что Энн с Джильбертом молчат. Но она, Сьюзен, не даст спуску Марии Блайт! — Это все Берти Друк придумал, расписал, как будет интересно. Он играл с Джимом сегодня после обеда и стащил из кухни мою лучшую алюминиевую кастрюлю — ему, видите ли, шлем понадобился. Они, дескать, играют в солдат. Потом они понаделали корабликов из дранки и вымокли до нитки, пуская их в ручье. А потом еще целый час прыгали по двору на четвереньках и квакали, изображая лягушек. Надо же такое придумать! Конечно, Джим переутомился и сам теперь не понимает, что говорит. А вообще-то он послушный мальчик и никогда не дерзит.
Тетя Мария не снизошла до ответа. Она вообще за столом никогда не разговаривала со Сьюзен, выражая таким способом свое недовольство тем, что ее заставляют сидеть вместе с «прислугой».
Энн предупредила Сьюзен перед приездом тети Марии о странностях родственницы Джильберта. Сьюзен, которая «знала свое место», никогда не садилась за общий стол при гостях.
— Но какой же тетя Мария гость? — возразила Энн. — Она просто член семьи, но и ты, Сьюзен, тоже член семьи.
В конце концов Сьюзен сдалась, весьма довольная в глубине души. Пусть-ка Мария Блайт увидит, что Сьюзен вовсе не прислуга, а член семьи. Мисс Бейкер никогда не видела тети Марии, но ее племянница, дочь сестры Матильды, была у нее горничной в Шарлоттауне и много чего порассказала о хозяйке.
— Не буду притворяться, что меня так уж радует приезд тети Марии, особенно сейчас, — честно призналась Энн. — Но Джильберт получил от нее письмо, в котором она просит разрешения погостить у нас недели две-три… и ты сама знаешь, как мой муж относится к родственникам…
— Ну и правильно, — поддержала Джильберта Сьюзен. — От кого же еще человеку ожидать помощи, как не от родных. Вот только, миссис доктор, голубушка, не хочу каркать, но золовка моей сестры Матильды однажды приехала к ней погостить несколько недель и прожила двадцать лет.
— По-моему, нам это не грозит, — улыбнулась Энн. — У тети Марии прекрасный дом в Шарлоттауне. Но после смерти матери ей в этом доме стало одиноко. Ее мать умерла два года назад. Ей было восемьдесят пять лет, и тетя Мария за ней преданно ухаживала. Она очень скучает по матери. Давай уж постараемся, Сьюзен, чтобы ей у нас было хорошо.
— Да я-то сделаю, что могу, миссис доктор, голубушка. Вот только стол надо будет удлинить. Да и то сказать — лучше уж стол удлинять, чем укорачивать.
— Только не ставь при ней на стол цветов — у нее, кажется, астма. И она не любит перца, так что лучше не клади его в пищу. И у нее часто бывают головные боли. Надо нам будет постараться поменьше шуметь.
— Еще чего! Что-то я не замечала, чтобы вы с доктором шумели. А если мне захочется покричать, то я пойду в кленовую рощу. Но неужели нашим бедным деткам надо будет все время молчать из-за этих ее головных болей? Вы уж меня извините, миссис доктор, голубушка, но тут я с вами не согласна.
— Но это же всего две-три недели, Сьюзен.
— Будем надеяться, что так. Что поделаешь, миссис доктор, голубушка, приходится принимать жизнь такой, как она есть — и светлые полосы, и темные.
Вскоре приехала тетя Мария и первым делом осведомилась, давно ли в Инглсайде чистили печные трубы. Она, видите ли, страшно боится пожара.
— Я всегда говорила, что у вас в доме слишком низкие трубы. Надеюсь, мою постель проветрили. Я ненавижу спать на влажных простынях.
Мисс Блайт поселилась в комнате для гостей, но ее присутствие ощущалось повсюду, кроме комнаты Сьюзен. Приезд родственницы ни у кого не вызвал восторга. Джим, едва взглянув на нее, ушел на кухню и спросил у Сьюзен: «А смеяться тоже нельзя?» У Уолтера при виде тети Марии глаза наполнились слезами, и его пришлось с позором выставить из гостиной. А близнецы не стали ждать, когда их выставят, и убежали сами. Даже Шримп, по уверениям Сьюзен, бился в конвульсиях на заднем дворе. Только Джефри устоял перед тетей Марией, бесстрашно глядя ей в глаза из своей безопасной гавани на коленях Сьюзен. Та решила про себя, что дети Блайтов очень плохо воспитаны. Да и чего от них можно ожидать, если их мать «пописывает в газетенках», а отец считает своих отпрысков образцом совершенства по той лишь причине, что это — его дети. Да еще эта служанка, Сьюзен, заносится сверх всякой меры. Но она, Мария Блайт, постарается сделать все возможное для внуков бедного кузена Джона.
Глава пятая
После обеда Энн нарезала букет нарциссов для своей комнаты и пионов, выращенных Сьюзен, — чтобы поставить на стол Джильберту в библиотеке. Это были молочно-белые пионы с ярко-красной сердцевиной. После необычайно жаркого июньского дня воздух постепенно свежел.
— Сегодня будет замечательный закат, Сьюзен, — сказала Энн, проходя мимо кухонного окна.
— Мне не до заката, миссис доктор, голубушка — надо еще перемыть гору посуды.
— Пока ты ее перемоешь, все краски уже потускнеют. Посмотри на это огромное облако с розовой каймой, которое повисло над Лощиной. Тебе не хочется взлететь и опуститься на него, как на мягкую
