– Дженни?
– Да, понимаю. – Дженни вздохнула и рассмеялась. – Может, ты и права. Кроме того, когда он увидит нашего ангелочка, он просто не сможет злиться на тебя долго.
Вероника об этом не думала, но у нее было смутное ощущение, что так оно и будет, и еще она поняла, что ее собственное подсознание ухватилось за эту правду. Именно поэтому идея показать Эрона отцу показалась ей такой удачной.
– Только сегодня его не приводи. У Эрона зубы режутся, а ты знаешь, какой он становится капризный, когда ему больно или он устал, – увидев чужого, он расплачется, и все.
Да, сейчас Эрон был не в лучшей форме. Он плохо спал, у него слегка поднялась температура, и он тянул в рот все подряд – можно себе представить, как у него чесались и ныли десны. И это могло продолжаться еще несколько дней.
– Ладно. Я приглашу его на ужин вечером в понедельник.
– Отлично. Хочешь, я исчезну на этот вечер? В библиотеку, например, могу сходить.
Вероника задумалась.
– Да, пожалуй, так будет лучше. Я думаю, что Маркус оценит возможность познакомиться с Эроном без свидетелей.
Наверное, он был бы не против, чтобы его заранее предупредили о том, что ему предстоит. Но не все коту масленица.
– Идет. Кстати, ты не могла бы по дороге домой заскочить в аптеку и купить для Эрона зубную притирку?
– Конечно. А у нас все кончилось?
– Я поэтому и позвонила.
Вероника могла представить, как сейчас улыбалась Дженни.
– Ах вот как. – Она тоже расцвела улыбкой. – Теперь понятно. – Вероника бросила взгляд на часы. Было уже почти девять. – Я приеду домой минут через сорок – сорок пять.
– Не торопись. На самом деле притирка не кончилась, ее просто мало осталось.
– Спасибо, моя сладкая. Мое сокровище. Ты об этом знаешь?
– Конечно. Я уверена, что ты всегда мечтала провести лучшие годы, ухаживая за больной сестрой. Так что насчет сокровища ты погорячилась. – Дженни пыталась шутить, но чуткое сестринское ухо уловило горечь.
Более того, Веронику слова сестры повергли в шок, и она добрых пять секунд молчала в трубку.
– Никогда больше так не говори! – сдержанно сказала Вероника. – Когда мама и папа умерли, ты была всем, что у меня осталось. Я и выжила лишь потому, что была нужна тебе. Для меня находиться с тобой рядом в трудное время было смыслом жизни, и я не позволю тебе думать по-другому. Ты – мое благословение. Ты так помогаешь мне с Эроном… Что бы я без тебя делала?
– О, Вероника…
Когда Маркус вернулся в спальню, Ронни вешала трубку.
– Мне надо идти.
– Ты сказала, что должна сообщить мне что-то важное.
Вероника побледнела.
– Да. – Она неопределенно взмахнула рукой. – Я просто поняла, что все будет намного проще, если ты просто зайдешь ко мне. Я скажу тебе там.
Он молча смотрел на нее в ожидании дальнейших объяснений.
– Лучше один раз увидеть картину, чем сто раз услышать о ней, – продолжала она, еще более его запутав.
– Картину? – спросил он беспомощно.
Что за картину может она хранить у себя дома, чтобы та облегчила ей признание в шпионаже?
– Ну, я имею в виду не картину в прямом смысле, скорее визуальную поддержку. Ты ведь понимаешь, что я хочу сказать? – спросила она, нервно теребя простыню. – Помнишь, в школе, когда учитель тригонометрии рассказывал об этих запутанных теоремах, ничего не было понятно, пока он не начинал рисовать мелом на доске?
– У меня с тригонометрией был полный порядок, и теоремы мне давались легко, – сказал он. И только потом понял, что она вовлекает его в довольно странную дискуссию, вместо того чтобы помочь решить ту действительно актуальную проблему, перед лицом которой оба стояли. А решить ее могло только чистосердечное признание.
Она разом осунулась.
– Ну ладно. Ты ведь притворяешься, что не понимаешь? Скажи!
– Я не понимаю.
Руки, зажатые в кулаки, беспокойно заерзали по матрасу, отчего простыня опасно приспустилась, грозя обнажить ее маленькую, но весьма симпатичную и очень чувствительную грудь. Рейтинг вышеупомянутого примитивного и очень мужского способа достижения семейной гармонии существенно повысился.
Она посмотрела ему в глаза, совершенно не замечая того, что простыня вот-вот сползет совсем.
