спит на Костиных джинсах, как всегда, брошенных на кресло. И меньше всего ему хотелось общаться с этими милыми женщинами с колючими, неулыбчивыми глазами.
«Я этого хотел, – повторил Комаров ставшее привычным заклинание, – я это и получил».
– Мы по поводу девочек, – ответила ему, наконец, самая
строгая из гражданок. – Хотим разъяснение получить, как нам
теперь людям в глазаньки смотреть и не ты ли, гражданин
начальник, сироток наших в жены возьмешь.
«Начинается», – понял Костя. Прогнозы начальника горохового цеха сбывались.
Мифический аромат пельменей уходил стайкою наискосок в неведомые дали, в сумерках медленно таяли образы Кирилла и Сволочи. Хотелось плакать и грязно ругаться.
– Бабоньки, милые, – взмолился Костя, подобно хрестоматийному Давыдову из «Поднятой целины», – ну не хотел я позорить дочек ваших. Простите, если можете. Не местный я, обычаев ваших не знаю. Ну хотите, завтра же публично челом бить буду всем девицам Но-Пасарана, во главе с Калерией Белокуровой? Или замуж всех разом возьму? Ну, попал впросак. А вы в городе не разу не ошибались? И вообще родились мудрые и опытные?
В группировке женщин кто-то глубоко, прерывисто вздохнул:
– Да и то: что с него взять-то, мальчишечка совсем. Только сиську мамкину бросил, а его туда же – убивцев задерживать. Вот времена-то пошли!
– Пойдемте, бабоньки, хватит мальчонку тиранить. Ничего с нашими кобылами не сделается. Можно подумать, что агнецы они у нас безгрешные. А участковому и так несладко придется. Анфиска его живьем замумифицирует.
И, оставив огорошенного Комарова стоять посреди двора, женщины удалились.
– Или я – полный идиот, или все, чему нас учили – полная туфта, – растерянно проговорил Костя и отправился расправляться с печным дедом.
Дед, по своему обыкновению, тихо спал в своем снохоубежище.
Костя безжалостно растолкал старого шутника и стащил с печи.
– Ты, дед, давай, отвечай по-честному, – свирепо прорычал
он, – я тебя снохе не выдал, а ты меня – под нож.
– Дык, – вяло оправдывался печной, потирая подслеповатые глаза, – какая разница, когда тебя эта стерва заарканит? Если уж глаз положила, значит, пропал ты, что с букетом, что без. Я просто события ускорил, чтобы поменьше страданиев на долю твою выпало. Из гуманностев. Обреченных лошадей пристреливают, не правда ли? Все равно конфликт неизбежен, лучше раньше, чем позже.
Виноватый лепет старика начинал надоедать Комарову. Да и что с него взять? Выживший из ума старец, захотел пошутить перед смертью. Что ж его теперь, снохе отдавать? А если она по характеру похлеще Анфисы Афанасьевне? Комаров устало махнул рукой. День был перенасыщен событиями и неприятностями. Он хотел спать. Даже не притронувшись к накрытому чистым полотенцем ужину, Костя свалился на кровать и уснул крепким младенческим сном.
Солнце заливало комнату. В его слепящих лучах роились легкомысленные пылинки, на нагретом полу лениво жмурился сытый Сволочь. Мама нежно погладила спящего Костю по голове.
– Вставай, сынок, завтрак простынет.
– Ну-у-у, протянул Костя, – я еще посплю.
– На работу пора, – не сдавалась мама.
– Не хочуу-у-у на работу, – монотонно тянул Костя, – не пойду-у-у на работу.
– Надо, сынок, надо, – мама не уходила.
Костя с усилием приоткрыл не желающие разлипаться веки. Его красивая городская мама зачем-то убрала свои светлые волосы под белый платок, вместо привычных старых домашних джинс на ней было темное, в мелкий белый цветочек платье.
– Мама? – не понял Комаров.
– Господи, – всплеснула руками мама, – совсем загнали мальчонку! Бредит!
Только сейчас Костя окончательно проснулся и понял, что спит он не на своими любимом продавленном диване, а на огромной кровати с никелированными шишечками, которую он прозвал «катафалк» за небывалый размер и высоту, а рядом стоит не мама, а хозяйка, Анна Васильевна.
– Простите, – вскочил Комаров, – ошибся.
– Ничего, – хорошо улыбнулась Анна Васильевна, – мне даже приятно. И то смотрю – кастрюльки на крыльце нет, ужин не тронутый, а ты спишь, как херувим. Совсем, думаю, загнали квартиранта. Вот и решила разбудить. Не серчаешь?
– Да что вы, Анн Васильн, – искренне сказал Костя,
уплетая горячие, заплывшие сметаной блины, – и не знаю, что бы делал без вас. Вы и правда, как мать родная обо мне.
Хозяйка смахнула быструю слезу, еще раз, осторожно, погладила квартиранта по голове и вышла, прихватив вчерашний, несъеденный ужин.
– Блин оставь, – раздалось с печи.
– За вчерашнее тебе не блин, а дрын надо бы, – вспомнил Костя предательство Деда-с-печки.
– Ну, не злобись, не злобись, – заворчал дед, – чувство юмора у меня такое, некондиционное.
– Нетрадиционное? – не понял Комаров.
– Оно самое, – обрадовался дед.
– Да черт с вами, – махнул рукой Костя.
Злость на деда прошла, а вчерашнее казалось скорее смешным, чем неприятным. Смутно, как забытый сон, вспомнил он, что вроде бы как примирился с мамашами болтливых подружек Светки Рябушкиной.
– Вот как удобно все устроилось, – вслух порадовался он, – и не пришлось по домам ходить, извиняться за неудобство. Сами пришли и простили.
– Чего-то я не понял, – с набитым ртом спросил дед, – про какое извинение талдычишь.
– Да погорячился я вчера, – с охотой, как о давно прошедшем, начал рассказывать Комаров, – наотправлял повесток, девчонок перепугал до смерти. Добрый человек присоветовал пройти по домам, повиниться, а вышло лучше: женщины сами пришли.
– Постой, постой, это какой умник насоветовал тебе по домам с поклонами ходить? – переспросил печной, чуть не поперхнувшись блином.
– Ну с какими поклонами? – возмутился Комаров, – просто извиниться за некорректные действия. А посоветовал человек хороший, в жизни разбирающийся, начальник, хоть и горохового цеха.
– А скажи-ка, внучек, – гнул свою линию дед, – когда ты
эти повестки рассылал, ты что-то незаконное делал?
– Да нет, – пожал плечами Костя, – все по закону. Просто
я не учел специфику местного уклада, вот не совсем ладно все
и вышло.
– Так вот что я скажу тебе, участковый, – важно поднял палец вверх печной, – если и дальше будешь оправдываться за каждый свой поступок, то жалеть тебя, конечно, будут, любить, может быть, тоже, а вот уважать – никогда! Так и передай это советчику своему, гороховому!
– Эх и надоели вы мне все, – вспылил Костя, – учите все, учите!
– И то верно, – не обиделся дед, – устал я с тобой, бестолковым, возиться. Подсади-ка на печь, да сам в следующий раз, своей головой думай!
Костя, едва сдерживая досаду, затолкал деда на печку, и, лелея кровожадную мечту сдать печного в плен к снохе, вышел на улицу. Начинался третий день расследования.
Начать его Костя решил с визита к предполагаемой подруге убитого и ее мужу. День был выходной, наверняка оба супруга были дома, поэтому Костя решил не связываться с повестками, а навестить их самому. Так, кажется, делал Аниськин из доисторического телесериала, а его, вроде бы, на селе уважали и побаивались.
Дом Комаров искал долго. Все, кого он не спрашивал, требовали отчета о том, зачем участковый идет в
