имя.
Потрясенная, она решилась, наконец, открыть глаза. Он улыбался ей.
– От тебя у меня перехватывает дыхание, – задыхаясь, шепнула она.
– Возможно, ты зашнуровала корсет слишком крепко. Я был бы рад ослабить твои шнурки, моя девочка.
– Нет! – запротестовала она.
– Ты бываешь так прекрасна, когда получаешь удовольствие. Ты делаешь меня мягким здесь. – Он положил руку на свое колотящееся сердце, затем опустил ее вниз. – А здесь ты делаешь меня твердым.
Поддавшись соблазну, она докажет, что она – шлюха, как он про нее и думал. Он еще раз воспользовался слабостью ее тела, и ей стало стыдно за свою любовь к нему.
– Ты тоже хочешь меня, это видно по твоим глазам. Они сияют ярче, чем твои бриллианты.
Она неуверенно поднялась на ноги и сняла серьги.
– Они не нужны мне, – заявила она дрожащим от слез голосом и швырнула ему драгоценности. – И я не хочу тебя. Я еду домой, на родину, и рада этому.
– Тогда почему ты плачешь? – спросил он.
Прижимая сломанную маску к заплаканному лицу, она оставила Гаррика утопать в море алого шелка и неутоленного желания.
Он сунул бриллианты в кошелек и снова облачился в свой костюм. Когда он подошел к длинной оранжерее, Лавиния уже казалась расплывчатым пятном изумрудного атласа, двигающимся к двойным застекленным дверям. Он не думал, что она вернется в холл в таком растрепанном виде. Он прекрасно знал этот дом и был уверен, что сможет перехватить ее, прежде чем она дойдет до дамской комнаты.
Он уже дошел до двери, когда путь ему преградила невысокая дама в костюме монашки. Несколько раз за вечер она приближалась к нему, как будто хотела что-то сказать, но каждый раз отступала.
– Милорд Гаррик?
Француженка – здесь их было много.
– Как вы узнали меня?
– Ни одна маска не может скрыть вашего сходства с отцом.
Он вздернул подбородок, его спина напряглась.
– А ваш муж здесь, леди Эвердон? Она покачала головой:
– Он редко выходит из дома – он не хочет вас видеть. В ночь вашего скандала в клубе он пришел домой, и в него как будто вселился дьявол. Вы... как это сказать? Вы прохвостировали его.
– Провоцировал, – поправил ее Гаррик.
– Ваше родство должно остаться в секрете. Он настаивает на этом. И я тоже надеюсь, что вы будете молчать – ради наших дочерей.
Его единокровные сестры. Его любопытство было ненасытным.
– Скажите мне их имена и их возраст.
– Мари – шестнадцать, Генриетта на два года младше.
Они не подозревали, что у них есть брат. Почему это причиняло ему такую боль? Он не знал.
– Если вы опорочите его имя, он не пощадит вас, – продолжала леди Эвердон. – Пожалуйста, запомните это, милорд, ведь в первую очередь пострадают дети.
Ее печальные слова звучали в его голове, даже после того как она ушла.
Добившись того, что хотел от Эвердона, от упрямо сопротивляющейся Лавинии, он причинит им одни страдания. Отомстив своему отцу, он разрушит счастье своих сестер. Принудить женщину выйти за него, признал он, было бы жестоко, и это было бы его недостойно. Плохо то, что он уже вызвал гнев Лавинии, а он не хотел, чтобы она его возненавидела.
Отвергнутый своей любимой и уже давно – отцом, он поплелся в салон, где толстая леди Бекингемшир играла в фараон. Моллюск Парфитт стоял рядом с ней, нетерпеливо ожидая, когда откроют карты. Полковник Хангер, известный непристойными шутками, играл с принцем Уэльским в пикет.
Его место было здесь, он всегда это знал. Но его воображение отказало ему, когда он попытался втиснуть Лавинию в эту грубую, позорную сцену. В конце концов, это не такая уж приятная картина. По правде говоря, она пугала его.
Глава 19
Лавиния взяла картофелину у сестры и стала очищать ее от пятнистой кожуры.
– Я танцевала с принцем Уэльским, – произнесла она беззаботно, – пила шампанское и ела с золотой тарелки.
Китти вздохнула:
– Это звучит как сказка. Что еще там было?
Лавиния вздрогнула от воспоминания – огненно-красный шелк и изумрудный атлас, ее вздохи и ее стыд.
– Ничего, – сказала она.
– Маркиз Ньюболд красив?
– Не особенно.
– Брюнет или блондин?
– У него темные волосы, – ответила она. – Он очень высокий. Но он хорошо одевается и у него великолепные манеры.
Китти сморщила нос.
– Я надеялась, что за тобой будет ухаживать человек такой же красивый, как ты. Ты выйдешь за него замуж?
– Не понимаю, как я могу это сделать. Он не просил моей руки.
– Отец говорит, что за тобой ухаживал еще один лорд, но ты никогда не говоришь о нем.
Сердце Лавинии сжалось.
– Это был бы плохой союз.
– Но он сделал тебе предложение – разве нет?
– Да, мы говорили о браке, – призналась она.
Много раз. Но Гаррик не упоминал об этом на маскараде, и ни одно его слово в ту ночь нельзя было понять как возобновленное предложение руки и сердца. Он хотел ее. Он использовал реакцию ее тела как прелюдию к близости. Но при этом он считал ее лживой и алчной интриганкой. Если бы он раскаялся, прежде чем показать ей свое желание, она бы не покинула его и не уехала на остров.
Отбросив дурные мысли, она бросила нарезанную кубиками картошку в котелок, висящий над огнем. Она научится жить без него, без его любви. Как-нибудь, когда-нибудь. Замок Кэшин располагался на безопасном расстоянии от ее хищного любовника и предполагаемого поклонника. Она не привезла с собой состояние, но у нее есть умелые руки и бесконечный запас энергии. Она сажала овес вместе с братом, собирала яйца, кормила лошадей. Не связанная правилами этикета, она могла бегать вверх и вниз по лестнице или возиться на конюшне. Она не скучала по чопорным манерам, которые требовались от нее в Англии, где она общалась с лордами и леди, герцогом и даже с принцем королевской крови.
И она не скучала по душной элегантности дома Фрэнсис Рэдсток и по давящей роскоши Лэнгтри. Она предпочитала свой любимый дом, несмотря на его запущенность, от которой она старалась избавиться, она сшивала поблекшие занавески и набивала из них плоские, потертые подушки.
Она и ее сестра носили простые платья, которым исполнился уже не один год, сшитые из одного рулона ткани. Скромная домашняя одежда, чье прикосновение к коже больше радовало ее, чем дорогие воздушные творения, которыми так восторгался Гаррик, – лондонские платья, как почтительно называла их Китти.
Лавиния немного утешилась, увидев румяные щеки своей сестры, хотя Китти все еще кашляла и была так же худа. Доктор рекомендовал ей целебные воды Бата или горячие источники Бристоля, но уже гораздо менее настойчиво, чем в прошлом году.
– Кажется, твое здоровье слегка улучшилось, – заметила Лавиния. – Наверное, мать каждый день поит тебя отваром тысячелистника.
– Я и в самом деле чувствую себя лучше, я могла бы взобраться на вершину Маунт-Снейфелл и бежать вниз до самого подножия.
– Даже не пытайся!
Китти засмеялась:
– Доктор Кристиан говорит, что если я не буду простужаться, то летом я могла бы поехать в Англию. Только подумай, Лонду, я могу быть твоей подружкой на свадьбе!
– Я же сказала тебе, я не обручена. Ни с кем.
– Будешь, – предсказала Китти.
Их брат, Керрон, прошел мимо кухонного стола и остановился у стула Лавинии.
– Я собираюсь в Дрейм-Фроай, осмотреть имение. Оседлать для тебя Фаннага?
– Поезжай с ним, – посоветовала Китти. – Я сама приготовлю обед.
Лошадь Керра, как и пони Лавинии, славилась своей выносливостью, хотя не отличалась красотой. Эти лошади были вовсе не похожи на тех, которых она видела в Англии. Пока они ехали по местам, так не похожим на Оксфордшир, она рассказала ему о своих прогулках на Флинге.
Мрачное выражение лица Керрона смягчилось, когда он слушал ее яркие описания погони.
– Если произойдет чудо, и я попаду в Англию, я тоже попробую охотиться на лис.
Наконец они достигли заброшенной фермы Дрейм-Фроай, названную так из-за зарослей вереска, покрывавших склон.
– Мне нравится здесь, – улыбнулась Лавиния, пока ее брат внимательно осматривал место. – Вы уже нашли арендатора?
Керр бросил на нее один из своих острых взглядов.
– Пока нет, но возможно, оно будет занято уже весной. Еще ничего не решено, поэтому больше я ничего не могу сказать. Дом и постройки в хорошем состоянии, но крышу придется перекрывать заново.
Они возвращались домой другой дорогой, которая привела их к фабрике, теперь уже не работавшей, и к таверне на перекрестке.
– Смотри, вон Эллин Фейл, – произнесла Лавиния. – Мы должны остановиться, я не видела ее с тех пор, как вернулась.
Он не возражал, и они оставили лошадей на дороге. Девочка, работавшая в саду, подошла поздороваться с ними, прижимая к бедру корзину с капустой.
– Как твоя бабушка, Эллин?
– Очень хорошо, миледи, спасибо. Заходите, посмотрите сами.
Она быстро растет, заметила Лавиния, и уже стала почти женщиной. Зеленые глаза Эллин сверкали, ее мягкие каштановые волосы волнами спадали на плечи.
Кэшины последовали за ней в каменный дом. Он был похож на другие дома, но в нем было больше мебели. Генри Фейл и его жена Марриот сидели за облицованной гранитом стойкой, протирая пивные кружки. Керр обратился к ним на мэнкском диалекте, попросив у них кружку эля.
Лавиния и Эллин подошли к прялке. Старая женщина перестала тянуть
