– Но этого не может быть – c'est impossible! – воскликнула миссис Хьюз, и на ее тонком лице застыла гримаса недоумения. Бывшая танцовщица приехала на Пантон-стрит, чтобы выслушать рассказ Розали о ее дебюте в театре. Однако ее вниманием целиком завладели события, происшедшие после спектакля. – Дельфина вышла замуж за мистера Лавгроува за много месяцев до вашего рождения.
– Да, это так, – согласилась Розали. – Но подобный довод не опровергает его слов. У мамы до замужества был любовник, и я подозреваю, что вы его знали.
– Certainement[40]. Это была une grande passion[41]. Она так сердилась, когда ее cher Этьен флиртовал со мной. – Заметив, что Розали расстроилась, француженка резко переспросила: – Кстати, как зовут этого человека?
– Этьен Лемерсье. – Миссис Хьюз оцепенела:
– Значит, он в Лондоне? Но я думала... – Она оборвала себя и задумчиво поглядела на Розали. – Его желание познакомиться с вами необычно, большинство мужчин склонны отрицать свое отцовство.
Розали надеялась, что приятельница его матери опровергнет заявление Лемерсье. Однако она подтвердила ее худшие опасения.
– Главное в другом, – пояснила Розали. – Он сказал, что я дитя его любви, в присутствии герцога Солуэй и лорда Элстона. Я не удивлюсь, если этот мерзкий мистер Бекман распустит слухи по всему Лондону.
От шока у нее притупились чувства, и ей трудно было вспомнить, что случилось после того, как она высвободилась из объятий эмоционального француза. Джервас, что бы он про себя ни думал, оборвал эту неприятную сцену, выгнав мистера Бекмана и приказав ему немедленно сесть в карету. Затем он с подчеркнутой галантностью проводил Розали до ожидавшего ее экипажа и понимающе кивнул, когда девушка отказалась принять его у себя дома.
Не то, чтобы она стыдилась показать ему свою новую квартиру. Нет, Розали ею просто гордилась. В большой спальне она чувствовала себя на редкость уютно, а гостиную ей удалось со вкусом обставить, дополнив изящную мебель темно-синими занавесями и красивым турецким ковром. Фарфоровая статуэтка Дельфины де Барант ободряюще улыбалась ей с каминной полки. Казалось, что ее радовали изменения в судьбе дочери!
Кладовая была достаточно просторна, и там стояла кровать Пегги Райли. Теперь в круг повседневных обязанностей служанки входили заварка чая, готовка несложных блюд и покупки на рынке. Девушка с гордостью носила новый белый чепчик и темно-оливковое рабочее платье. Только здесь, на новой квартире, она позволила себе приодеться: в ветхом, обшарпанном здании в Айлингтоне эти наряды выглядели бы совершенно неуместно.
Служанка унесла поднос с закусками и вином, до которых Розали даже не дотронулась. И тут танцовщица сообщила миссис Хьюз о своем намерении пригласить сегодня днем месье Лемерсье:
– Он так просил, и я не могла ему отказать.
– Non, – уныло согласилась дама. – Это было бы опрометчиво. Но вы не должны встречаться с ним наедине, cherie. Следует ли мне обратиться за советом к адвокату моего мужа или вы целиком рассчитываете на помощь вашего покровителя?
Розали не понравился намек приятельницы, и она поспешно откликнулась:
– С герцогом Солуэй меня ничто не связывает, мадам.
– Bien sur, это не мое дело, и я знаю, что вы очень осторожны и скрытны с своих affaire d’amour[42]. Вы ведете себя совсем как Дельфина. – На минуту француженка задумалась, а затем продолжила: – Если Лемерсье начнет лгать, его можно будет разоблачить и заставить отречься от своих слов. Особенно, если вас поддержит этот английский duc [43]. Я убеждена, что он к вам явится.
– Я его об этом не просила.
Миссис Хьюз укоризненно покачала головой, и у нее затряслись перья на шляпе.
– Quelle sottise![44] Быть такой робкой просто глупо. Завоевать расположение джентльменов важно и необходимо. А иначе не выживешь. В Оперном театре мне хорошо платили, с’est vrai[45], но мои любовники были куда щедрее. От каждого из них я получала кругленькие суммы.
– Герцог мне не любовник, – повторила Розали.
Но она получила от него деньги, напомнила она себе. Ее уютная, со вкусом обставленная квартира доказывала, что французская практичность возобладала в ней над английской щепетильностью.
Ей больше не хотелось пользоваться расположением герцога, она внутренне сопротивлялась этому, и все же решила прислушаться к мнению своей приятельницы, умудренной немалым опытом. Вскоре после ухода миссис Хьюз Розали села писать записку Джервасу и бросила беглый взгляд на статуэтку на каминной полке, словно надеясь получить от нее ответы на мучившие ее вопросы.
Когда Пег принялась за дела по дому, хозяйка вручила ей записку и попросила отнести ее в особняк Солуэй. Розали не была уверена в том, что герцог откликнется на ее просьбу. На душе у нее было тяжело, но она решила ждать, что будет дальше.
Не прошло и часа, как появился Джервас. Расторопность обеспечила ему теплый и любезный прием. Она с радостью увидела его вновь и поняла, что не откажется от его услуг.
Когда он обнял ее, она прижалась щекой к его белой муслиновой манишке и пробормотала:
– Спасибо, что вы пришли, Джервас.
Но его крепкое объятие возродило и таившуюся в ней горечь, напомнив Розали о желаниях герцога, которые ей не суждено исполнить.
– Я рад, что вы захотели меня видеть, – сказал он, приобняв ее за талию и подведя к софе. – Когда должен явиться Лемерсье?
– В любую минуту, – ответила она ему и села.
