мой тайный козырь в том, что мне, собственно, на все это наплевать. Я знаю себе цену. В деньгах я не нуждаюсь, а признание для меня ничего не значит.
Если моя работа отвечает моим требованиям, я счастлива. Уже из-за этого игра стоит свеч.
Маргрит дожевала жареную шляпку гриба с беконом и куриной печенкой.
– Он потребует тридцать процентов от прибыли плюс перевозка за ваш счет.
– Тридцать процентов я ему дам. Я уже сказала, что с деньгами у меня проблем нет, но перевозка – это уж его забота. Большинство моих работ все еще на южном побережье, и с этим я возиться не хочу. Пастель – очень нежная штука. Мало кто из грузоотправителей возьмет на себя такую ответственность, а если и возьмет, то нет гарантии, что погрузит правильно и не повредит произведения…
– Да-да, конечно, – рассеянно произнесла Маргрит, в этот момент прислушивающаяся к голосам, доносящимся с улицы.
Заметив это, проницательная Валери тут же сменила тему разговора:
– Маргрит… насчет Густава Бервальда. Мне кажется, между вами что-то есть. Или я ошибаюсь?
Молодая женщина вздохнула. Следовало предвидеть, что от внимания художницы не ускользнет напряжение, присутствующее в отношениях между нею и Густавом и более всего напоминающее тонкую хрустальную нить.
Голоса снаружи стали глуше – видимо, мужчин привлекло что-то на длинной крытой террасе, примыкающей с одной стороны к дому.
– Да… то есть нет… Честно говоря, я и сама толком не понимаю, – со вздохом призналась Маргрит, устремив на собеседницу чуть настороженный взгляд.
Что-то сочинять не было времени, к тому же Валери, как ни странно, расположила ее к себе, и не только своей непосредственностью.
Но и чересчур раскрываться тоже не хотелось.
– А если так, то вам бы это не понравилось? – помолчав, спросила она.
Поставив последнюю тарелку в посудомоечную машину, Валери захлопнула дверцу и слегка улыбнулась.
– Все зависит от того, что конкретно имеется в виду.
– Я знаю Густава много лет, – сказала Маргрит и выжидающе посмотрела на собеседницу.
– Это мне ни о чем не говорит, – сдержанно заметила Валери. – Выпьете?
Маргрит взяла предложенный бокал белого вина, которого ей вовсе не хотелось, и, предупреждая следующий ход Валери, произнесла:
– Мне нравится ваша мастерская. Вы давно обосновались в наших краях?
– Иными словами, давно ли я знаю Густава Бервальда? Отвечаю: мы познакомились как раз перед тем, как они с женой окончательно расстались. Пытаться сблизиться с ним в тот период его жизни было все равно что пробовать подружиться с бешеным ежом… но настойчивость победила. С тех пор нас связывает взаимная симпатия, и, надеюсь, надолго. Если вам именно это хотелось знать, то я рада. Возраст девичьих секретов я немножко переросла.
Женщины настороженно присматривались друг к другу. Чтобы скрыть тревогу, Маргрит пришлось призвать на помощь все свое самообладание. Она понимала, что ее кое от чего предостерегли, и, хотя это предостережение было совершенно излишним, оно ее обидело.
Обидело? Нет, возмутило! Сверхчеловеческим усилием воли она заставила себя прогулочным шагом подойти к висящей на стене пастели, изображающей явно неземной пейзаж, и отпустить по ее поводу нелестное замечание.
Правда, много проще оказалось засмеяться, когда Валери сообщила, что купила ее, еще учась в художественной школе, у одного живописца, который восхищал ее легкостью и непринужденностью, с которыми пренебрегал всеми правилами сочетания цветов и построения композиции…
Вернулись мужчины, и Густав налил себе и Александру выпить. От Маргрит не укрылось, как свободно, по-хозяйски чувствует он себя в доме художницы.
Та допила свое вино и подставила ему бокал.
– На этот раз немного, пожалуйста.
Разговор перескакивал с одной темы на другую, но Александр следил за тем, чтобы он постоянно возвращался к творчеству хозяйки.
При этом Валери и Густав не сводили глаз с Маргрит, и она все больше смущалась. Она видела, что Валери ей сочувствует, и все ее существо восставало против этого. Поведение Густава истолковать было сложнее. Он то веселился, то выглядел почти мрачным. Но о чем он думает, Маргрит, как ни старалась, понять не могла.
В ее душе росло отчаяние. Чтобы скрыть это, она выпила больше обычного, пытаясь таким образом расслабиться, заставить себя забыть все свои тревоги и обрести столь необходимое ей сейчас душевное равновесие. Но что бы ни делала, она постоянно ощущала на себе буравящий взгляд Густава.
Когда Маргрит наклонилась, чтобы поставить бокал на кофейный столик, он выскользнул из ее пальцев и разбился о стоящую там декоративную аметистовую друзу. В бокале еще оставалось немного вина, и, когда Маргрит увидела, как оно расплескалось по гладкой столешнице, вся ее напускная веселость исчезла.
Виновато посмотрев на хозяйку, она встретилась глазами с Густавом, который тут же поднялся и начал прощаться.
– Мы слишком засиделись, Валери. Я всю прошлую ночь не спал.
