общего, но самое важное сейчас – установить их местонахождение. Каждый из вас получит задание. Мы не просим вас делать ничего незаконного, но это расследование и информация о нем должна храниться в тайне.
– А почему просто не обратиться в полицию? – спрашивает Эрик, усевшийся на краешек стола.
– Полиция ищет недостаточно старательно.
– Но ведь вы сами полицейский.
– Больше нет.
Я продолжаю свой рассказ и сообщаю, что в последний раз Кирстен видели на борту «Шармэйн»: она упала за борт.
– Она была ранена в живот. Возможно, не выжила в реке, но мы пока будем исходить из того, что она жива. Джерри Брандт – известный наркоторговец, сутенер и грабитель. Никто не должен к нему приближаться.
Я смотрю на Дикко. Кожа вокруг его рта собирается складками, но он не издает ни звука. Прямо обращаясь к нему, говорю:
– Я хочу, чтобы ты побеседовал с людьми, которые его знают: поставщики, перевозчики, друзья… Раньше он болтался в пабе на Пентонвилл-роуд. Проверь, не помнит ли его кто.
Несколько секунд он скрипит зубами, потом говорит:
– Мне могут понадобиться деньжата.
– Если узнаю, что ты пьешь, проделаю дыру у тебя в башке.
Брови женщин удивленно взлетают вверх.
– Может, мне пойти с ним? – предлагает Роджер.
– Отлично. Помните, что я сказал. Ни при каких обстоятельствах не приближаться к Джерри.
Роджер шутливо отдает мне честь.
– Филиппа, Маргарет и Джин, я хочу, чтобы вы обзвонили больницы, клиники и приемные хирургов. Сочините какую-нибудь историю. Скажите, что вы разыскиваете пропавшую подругу. Рэйчел и профессор свяжутся с родственниками Кирстен и ее бывшими нанимателями. Она выросла на Западе.
– А что будете делать вы?
– У Джерри Брандта была подружка, тощая девица с кровоточащими деснами и осветленными прядями. Я надеюсь, что она знает, где он прячется.
Хеллс-Хаф-майл – улица за вокзалом Кингс-кросс, где транспорт еле ползет, а проститутки собираются вокруг самодельных обогревателей, ища тепло. Некоторым из них едва исполнилось шестнадцать, но этого никогда не скажешь. Даже если не считать шрамов и синяков, год работы на улице добавляет их лицам лет пять.
Теперь немногие проститутки работают на улице, потому что полиция загнала их в дома. В наши дни они числятся в эскорт-агентствах или массажных салонах или же переезжают с места на место вслед за политическими конференциями, торговыми выставками и фестивалями. Стань проституткой, и увидишь мир!
Двери в парадных открыты, лестницы ведут на верхние этажи к квартирам, украшенным табличками вроде «Фигуристая молодая модель». У большинства есть прислуга, женщина постарше, которая берет с посетителей деньги и небольшие чаевые.
Помимо этого, проститутки рекламируют свои услуги, разбрасывая карточки в телефонных будках, или уповают на святого покровителя проституток – лондонского таксиста.
Я медленно прохожу по улице, пытаясь узнать кого-нибудь из девиц. Девушка со стрижкой паж и в топе-лифчике подходит ко мне.
– Хочешь что-нибудь спросить?
– Да. О чем была сегодняшняя «Улица Сезам»[102]?
Она краснеет.
– Отвали!
– Я ищу одну девушку. Ее зовут Тереза. Ростом около пяти футов шести дюймов. Блондинка. Родом из Хэррогейта[103]. На плече татуировка в виде бабочки.
– А что есть у нее, чего нет у меня?
– Дурочка. Прекрати молоть ерунду. Ты ее видела?
– Не-а.
– Хорошо, предлагаю сделку. У меня есть пятьдесят фунтов. Пройдешь по улице, постучишь в двери и спросишь, не знает ли кто из девушек эту Терезу. Если принесешь мне правильный ответ, получишь деньги.
– Ты коп?
– Нет. – Я решаю для разнообразия сказать правду.
– Зачем она тебе?
– В лотерею выиграла. Тебе-то какое дело?
– Сделаю за сотню.
– Получишь пятьдесят. Это самые легкие деньги в твоей жизни.
– Не сопи. Некоторые парни кончают, просто посмотрев на меня.
– Конечно.
Я смотрю, как девица удаляется. Она еще даже не научилась ходить, как женщина. Или это профессиональная походка?
Фонари оживают, загораясь фиолетовым светом. Я занимаю столик в кофейне на углу – оживленном заведении, торгующем кофе на вынос и домашним супом. Столики обслуживают чешские девушки с ужасным акцентом и в обтягивающих топах. Я гожусь им в деды, но меня это не особенно смущает. Одна из них приносит мне кофе и непропеченную булочку.
Везде полно сутенеров и девушек, подсчитывающих прибыль – плату за грех. Некоторые из них с подозрением смотрят на меня, сидя прямо, как члены муниципалитета.
В реальной жизни сутенеры выглядят совсем не так, как в кино. Это не мачо, одетые в элегантные кожаные пальто и увешанные золотыми украшениями. Большинство из них – наркодилеры и парни этих проституток, готовые подставить и собственный зад, если найдется желающий заплатить за это.
Малютка со стрижкой паж возвращается. Смотрит на суп, дымящийся в котле. Я заказываю ей тарелку. Темнокожая девушка постарше нервно поглядывает в окно. На ней микроскопическая юбка и высокие сапоги. Волосы заплетены в косички, уходящие назад со лба и обнажающие полоски кожи на голове.
– Она говорит, что знает Терезу.
– Как ее зовут?
– Бриттани.
– Почему она не заходит?
– Боится, что за ней следит ее сутенер. Он не любит, когда она отлынивает от работы. Где мои деньги?
Она протягивает руку, чтобы выхватить их у меня. Я прижимаю ее руку к столу, переворачиваю и поднимаю рукав. У нее бледная чистая кожа.
– Не употребляю, – фырчит она.
– Молодец. Иди-ка домой.
– Домой? Видели бы вы, где я живу.
Бриттани разговаривает со мной на улице. У нее словно какой-то зуд – она ни секунды не может постоять на месте. Ее челюсть непрерывно двигается, пережевывая жвачку, и говорит девица со всхлипываниями:
– Что натворила Тереза?
– Ничего, я просто хочу с ней поговорить.
Бриттани оглядывает улицу, пытаясь решить, стоит ли мне верить. Наконец, она сдается перед собственным безразличием и двадцатифунтовой купюрой.
– Она живет в высотке возле Финсбери-парка. У нее теперь ребенок.
