Человек, сидевший на корточках на горячем камне, встал во весь рост. Содрогнувшись всем своим костлявым телом, он ответил, но на этот раз его голос был едва слышен.
— Флэй.
— Флэй! — крикнул Тит. — Я слышал о тебе!
— Да, мой господин, — сказал Флэй, сцепив в волнении руки. — Вы должны были обо мне слышать, мой господин.
— Но мне сказали, что ты умер, Флэй.
— Ничего другого сказать и не могли, — Флэй впервые с того момента, как заметил Тита, почему-то огляделся. — А вы один? — Голос, скользнувший над водой, звучал теперь напряженно.
— Да, один. А ты что, болен?
Тит никогда раньше не видел таких худых, изможденных людей.
— Болен, ваша светлость? Нет, мой мальчик, нет... Меня изгнали.
— Изгнали?
— Изгнали, мой мальчик. Когда вы были совсем... когда ваш отец... мой господин... — Флэй неожиданно замолчал и после небольшой паузы спросил: — А как ваша сестра Фуксия?
— С ней все в порядке.
— А, ну прекрасно... я и не сомневался, — В его голосе прозвучала радость, почти счастье; затем он добавил уже совсем иным тоном: — Я вижу, что вы очень устали, ваша светлость. Вы едва держитесь на ногах. Что привело вас сюда?
— Я убежал, Флэй. Просто взял и убежал. А сейчас я очень голоден.
— Убежал? — сказал Флэй, словно обращаясь к самому себе, и в его голосе прозвучал ужас. Он смотал бечевку, сорвал с крючка наживку и спрятал все это куда-то под лохмотья. Ему страстно хотелось задать мальчику сотню вопросов, но он этого не сделал. И после паузы заговорил вновь:
— Вода здесь глубока и очень быстра, ваша светлость. Но я сложил поперек реки камни, по которым можно реку перейти. Недалеко отсюда, вверх по течению, совсем недалеко, ваша светлость. Идите вдоль реки по своему берегу, а я пойду по своему... мы поймаем кролика... — И снова возникло такое впечатление, что он, возвращаясь по воде к берегу, говорил просто с самим собой. — Поймаем кролика и голубя и отоспимся в моей хижине. Вот так, мой мальчик... Как он устал... сын его светлости Гробструпа... ножки его уже не держат... узнал бы его где угодно... глаза точь-в-точь как у госпожи Графини... Как же так — убежал из Замка!.. Нет... нет... этого нельзя делать... должен вернуть его назад... семьдесят седьмого Герцога... мог когда-то залезть ко мне в карман... такой маленький... так давно...
Идя вдоль реки и изредка посматривая на Тита, который шел параллельно ему по противоположному берегу, Флэй бормотал без умолку. Наконец, проделав, как показалось Титу, очень длинный путь, они подошли к цепочке камней, пересекающих реку. Хотя река в этом месте была совсем не глубокой, было ясно, что Флэю пришлось много потрудиться, чтобы уложить эти валуны поперек ее быстрого течения. И вот уже пять лет они стойко сопротивлялись сильному напору воды. Флэй устроил отменную переправу, и Тит безо всякого труда переправился на другой берег. Несколько мгновений Тит и Флэй стояли, смущенно глядя друг на друга, но потом, внезапно, переживания, испытанные за день, усталость и голод соединившись вместе, оказали свое воздействие. И Тит, у которого подкосились колени, рухнул наземь. Флэй мгновенно его поднял и, осторожно взвалив мальчика себе на плечи, двинулся прочь от реки в лес. Несмотря на свой истощенный вид, Флэй был очень вынослив. Скоро река оказалась далеко позади. Длинные жилистые руки Флэя крепко держали Тита; его длинные худые ноги уверенно и пружинисто шагали по земле. Тишина нарушалась лишь странным пощелкиванием его суставов. Проведя столько лет в изгнании среди деревьев и камней, он научился ценить тишину. Научился он также с большой легкостью двигаться по лесу и без труда отыскивать дорогу, словно родился и вырос в лесу. То, с какой скоростью и уверенностью он шел, показывало, что он прекрасно знает эти места.
Он прошел небольшую долину, полностью заросшую папоротником, доходившим ему до пояса. Потом он вскарабкался по каменистому склону красного песчаника; затем обошел вокруг крутую скалу, вся вертикальная поверхность которой была покрыта прилепившимися к ней гнездышками ласточек; далее он миновал пропасть, пройдя по самому ее краю, в глубине которой скрывалась долина, никогда не освещаемая солнцем. Затем Флэй стал подниматься по склону холма, заросшего ореховыми деревьями; каждый вечер, когда опускалась темнота, совы с отвратительным постоянством отправлялись отсюда в свои кровавые экспедиции.
Тит, придя в себя, настоял на том, чтобы его опустили на землю — даже невероятная выносливость Флэя не помогла бы ему одолеть крутые подъемы с таким грузом на плечах. Когда Флэй, взобравшись на песчаную вершину холма, остановился, чтобы отдышаться, Тит остановился тоже, а потом присел, чтобы передохнуть.
Под ними распростерлась небольшая долина, склоны которой заросли деревьями; лишь на южной стороне вздымались скалы, покрытые мхом и лишайником, яркими пятнами выделявшимися в пучках заходящего солнца.
В дальнем конце этой серо-зеленой стены виднелись три пещеры — две на небольшом расстоянии от песчаного дна долины и одна у самой земли.
По дну долины вился небольшой ручей, втекавший в маленькое озерцо прямо в центре долины; в дальнем конце пруда можно было разглядеть грубо сооруженную дамбу. Много дней ушло на ее сооружение. Когда-то Флэй принес пару бревен — самых больших из тех, которые смог дотащить, — и уложил их поперек ручья, а сверху навалил камней. Тит со своего возвышенного места на гребне холма хорошо видел и полузасыпанные бревна и камни; видно было и то, что по центру этой нехитрой дамбы вода нашла проход и тонкой струйкой вытекала из озера. В тишине мягкого вечера, озаренного закатным солнцем, слышались наполнявшие долину хрустальными звуками плеск и звон этой пробивающейся сквозь камни воды.
Флэй и Тит спустились на дно долины и пошли вдоль ручья по траве, перемежающейся с открытым песком. Подойдя к дамбе, они остановились у края крошечного озера, образовавшегося от остановленной в своем беге воды. Ни единый порыв ветра не будоражил нежно-голубую, ровную как стекло поверхность, в которой до последнего листочка отражались деревья, росшие на склонах. Теперь Тит увидел, что между бревнами были вбиты сваи и промежутки между ними засыпаны землей и камнями, которые образовывали стену, остановившую воду ручья и создавшую озеро.
Флэй и Тит двинулись дальше и через пару минут подошли к пещере, расположенной у самой земли. Вход в нее был весьма узок, не шире обыкновенной двери, но внутри пещера оказалась довольно большой. Во многих местах она поросла папоротником. Свет в пещеру проникал как со стороны входа в нее, так и из естественных отверстий, наподобие дымоходов уходивших вверх сквозь скалу и расположенных прямо над входом. Каждое из десятка отверстий напоминало приоткрытый рот. Когда Тит, следуя за Флэем, зашел в пещеру и остановился посреди ее образовывающего почти правильный круг пола, он подивился тому, сколь светла она была. Это казалось удивительным — ни один луч солнца не мог непосредственно заглянуть сюда. И все же солнечный свет, отражаясь от стенок естественных дымоходов и вливаясь сквозь узкий вход, наполнял пещеру холодным мерцанием. Куполообразный потолок был высок, по стенам располагались полки, образованные выступающим камнем, и ниши. Слева от входа один из каменных выступов образовывал нечто вроде пятиугольного стола с плоским, слегка наклоненным верхом.
Все это Тит увидел сразу, обведя пещеру быстрым взглядом, но он был слишком уставшим и голодным — даже в голове у него мутилось, — чтобы произнести хоть слово. Он лишь кивал головой и слабо улыбался Флэю, который стоял перед мальчиком и, слегка наклонив голову, казалось, ожидал от Тита выражений восторга по поводу места, куда его привели. Через мгновение Тит уже лежал на толстой сухой подстилке из папоротников, закрыв глаза, он, несмотря на мучивший его голод, тут же заснул.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Когда Тит проснулся, на стенах пещеры, озаряемых красным светом костра, прыгали непропорционально огромные тени, отбрасываемые выступами камня; тени удлинялись, потом снова сокращались. Папоротники, свисающие с куполообразного потолка, казались языками пламени, а камни грубого очага, в котором Флэй развел большой костер из веток и еловых шишек, сияли как жидкое золото.
Тит, приподнявшись на локте, увидел силуэт похожего на пугало, почти легендарного Флэя — Тит
