Кристал заставила себя взглянуть на Маколея. Их отношения настолько замараны ложью, что вряд ли одно короткое слово способно как-то изменить ее судьбу. Однако девушка знала, что такое возможно. Да, возможно. Она со страхом ждала ответа Маколея.
— Да, я люблю тебя.
Кристал замерла, пораженная тоном, каким было сделано признание. Обычно Маколей так ругался.
Она подняла голову и встретилась с ним взглядом. Его глаза излучали пронизывающий холод и гнев.
— Никогда больше не спрашивай об этом.
— Я имею право знать. Чтобы решить, ехать с тобой…
— Ты не имеешь никакого права. Абсолютно никакого. Я всем рисковал ради тебя. Даже жизнью. И что же мне дано взамен? Я люблю тебя, но эта любовь не наполняет меня нежностью и отрадой. Моя любовь злая и мрачная. И советую тебе не копаться в ней.
Негодование, душераздирающее отчаяние захлестнуло все существо Кристал.
~ Послушать тебя, так ты скорей уж ненавидишь меня, а не любишь.
— Я ненавижу твое темное прошлое, ненавижу, когда ты хитришь. Я люблю тебя безумно и столь же безумно ненавижу всю ту ложь, которой ты отравляешь мои чувства к тебе. Так что моя любовь обратилась для меня в ад. Ты как-то спрашивала, любовь — это наваждение? И теперь наконец-то я могу ответить на твой вопрос: да, да, тысячу раз да. Только весь кошмар в том, что это лишь часть ответа.
Кристал стояла, словно изваяние; сердце окаменело, язык не осмеливался опровергнуть ни единого сказанного им слова. То, что она услышала, — правда, неоспоримая и мучительная. Маколей совершенно верно заметил, что, кроме него, ей не у кого и негде искать спасения, но он — и погибель ее. Пока их разделяет стена ее прошлого, он никогда не будет полностью принадлежать ей, а раскрыв ему свою тайну, разрушив это незримое препятствие, она и вовсе потеряет его.
— То, что испытываешь ко мне ты, чудовищно. Я предпочитаю, чтобы меня или любили, или ненавидели. Узнай же тогда обо мне правду, — спокойно проговорила девушка. — Телеграфируй в Нью- Йорк.
Кейн, оттеснив Кристал к стене, взял в ладони ее лицо.
— Ты едешь со мной, Кристал. Потому что, пока я остаюсь в неведении относительно твоего порочного прошлого, я все еще могу любить тебя. И пока тебе есть что скрывать, я могу заставлять тебя делать то, что нравится мне. Например, вот это… — Он прижался к губам девушки, горячим, страстным поцелуем искусно разжигая в ней желание, распаляя чувственность.
— Не надо… — простонала Кристал, когда его ладони сжали с боков ее грудную клетку, а потом заскользили вверх.
— Ну что, будешь упрямиться? — прошептал ей в волосы Маколей. — По-прежнему настаиваешь, чтобы я телеграфировал в Нью-Йорк? Хочешь, чтобы я возненавидел тебя?
— Нет… — всхлипнула девушка, желая одного — чтобы он любил ее. Чтобы только любил.
— Тогда поцелуй меня. Веди в свою постель и люби, пылко, самозабвенно, как всегда. Люби, ласкай губами, обнимай, а потом я отвезу тебя туда, где ты будешь в безопасности.
Грудь Кристал сотрясалась от тяжелых прерывистых вздохов, сердце разрывалось, терзаемое жаждой выжить и непреодолимым влечением к Маколею.
Но инстинкт самосохранения очень скоро потонул в пучине страсти. Так же скоро, как его губы завладели ее губами, а руки — всем телом. Его поцелуи, глубокие, ритмичные, жадные, волновали, горячили кровь, каждое касание ладоней сладостной мукой пронзало все существо. Словно индеец на тропе войны, он постепенно, хотя и нестерпимо медленно, вытеснял из нее дух непокорности, и вот, наконец, в его объятиях трепещет слабая женщина, целующая его со всей неистовостью своей изголодавшейся по любви души.
— Ты — мудрая женщина, Кристал, очень мудрая, — бормотал Кейн, в то время как ее губы бороздили его горло, опьяняюще-нежным пухом стелясь по огрубелой коже шрама.
— Нет, я — дура. — Кристал коснулась ладонью его лица, погладила скулы, разлет темных бровей, прямой нос, чтобы навечно запечатлеть в своем сердце каждую дышащую страстью черточку. Затем, с глубокой щемящей печалью в душе, взяла его за руку, подвела к своей кровати и сделала все так, как он просил.
Глава 22
— Но, шериф, как же я останусь без Кристал? Сами уезжаете, и всех моих девушек разогнали! — Фолти не выразил особой радости при известии о том, что Кристал собралась покинуть салун. Для этой цели им пришлось поднять его с постели — Фолти обычно вставал после полудня. Сейчас он стоял за стойкой бара в ночной пижаме, накинув на плечи истончившееся от времени дырявое одеяло.
— Она больше не танцует за деньги и тебе здесь не нужна, — отрезал Кейн, выражением лица подтверждая, что не желает слышать никаких возражений.
— Мне очень жаль, что все так получилось, Фолти. — Кристал стыдилась посмотреть в глаза хозяину салуна. Она чувствовала, что не может скрыть свой страх, свою любовь к Маколею, испытывала неловкость за свои вспухшие от поцелуев губы, за ссадину во впадинке на горле — отметинку, оставленную Кейном в момент страстного исступления.
— Я понимаю, Фолти, — виновато взглянув на него, продолжала девушка, — сейчас не самое подходящее время приставать к тебе с просьбами, но я не знаю, когда вернусь и вернусь ли вообще. Отдай мне, пожалуйста, тридцать пять центов, которые ты согласился приберечь для меня в тот вечер, когда я обнаружила дыру в кармане…
Фолти устало кивнул.
— Да, да. Уезжаешь, разоряешь меня. И остальные девушки тоже. Срывай весь банк, Кристал. Теперь мне ничто уж не поможет.
Кристал съежилась под градом его обиженных причитаний. Своим наигранно страдальческим видом Фолти усугублял в ней чувство вины, но она вновь и вновь убеждала себя, что поступает правильно. С ее отъездом он избавляется и от пристального внимания Кейна. Фолти пока еще просто не сознает, как ему повезло.
Деньги хранились в оловянной коробочке, спрятанной за банками с экстрактом сарсапарели. Под бдительным оком Фолти, следившего за каждым ее движением, Кристал отсчитала причитающуюся ей сумму — ровно семь пятицентовых монет — и поставила коробочку на место. Одна монетка случайно выскользнула из ее ладони и закатилась под стойку бара. Кристал, не желая терять ни единого драгоценного цента, полезла за монеткой, с содроганием шаря рукой по пыльному грязному полу под стойкой бара, куда не проникал свет.
Вдруг пальцы нащупали какой-то шелковый предмет. Девушка в испуге вытянула его из темной щели, и все увидели грязный кошелек из зеленого шелка.
— У-ху-ху, ну и достанется же вам от Диксианы, Шериф, — пробормотал Фолти, когда Кристал вручила ему свою находку. — Похоже, он все это время тут и лежал. Наверное, упал со стойки, когда Джеймсон расплачивался, а потом кто-нибудь случайно подпихнул его под бар. — Хозяин салуна открыл кошелек и перечитал деньги: триста два доллара с мелочью.
— Пойду верну его владельцу, — сказал Кейн, забирая у Фолти кошелек с деньгами.
— Конечно. — Фолти почесал голову. — Шериф, если вас не затруднит, пришлите сюда сразу Дикси, ладно? Вечером она мне ох как понадобится. Вчера еще, если помните, у меня было целых три работницы, — недовольно добавил он.
Кейн кивнул, но вовсе не виновато, потом взял Кристал за руку, и они отправились в тюрьму.
Маколей понес кошелек Джеймсону, а Кристал стала помогать Диксиане одеваться, двигаясь по комнате и все делая машинально, словно в трансе, погруженная в невеселые размышления о Кейне и их будущем. Диксиана же во время всей процедуры сборов ныла и ругалась не переставая.
— Ох уж эти мужики! — брюзжала она, напяливая черные шерстяные чулки и надевая подвязки. — Я же говорила шерифу, что я тут ни при чем. И что же, он поверил мне? Ничего подобного!
— Ты ведь знаешь, ему нужны были доказательства. — Кристал рассеянно застегивала крючки на корсете Дикси.
— И почему им вечно требуются какие-то доказательства? Разве нельзя поверить на слово? — Дикси повернулась лицом к Кристал. — Будь он проклят, этот чертов Маколей Кейн! Он ведь мог спросить Фолти,
