– Ты тоже недурно смотришься, – Двораковский обвел взглядом зарешеченные окна и перевел разговор к делу: – Как воры проникли в магазин?
– Со двора, через подсобку. Гвоздем отомкнули навесной замок, – расстроенно сказала Шиферова.
– Много добра унесли?
– Без полного учета трудно сказать. На первый взгляд, кажется, взяли три поллитровых бутылки водки «Столица Сибири», кружок полукопченой колбасы, буханку белого хлеба и недельную выручку забрали.
– Сколько?
– Десять тысяч рублей.
– Не больше и не меньше? – уточнил Двораковский.
– Ровно десять, Сашенька… Разными купюрами, завернутыми в целлофановый пакет…
Огорченно вздохнув, Шиферова пояснила, что вчера после обеда не торговала. Ездила в райцентр по личному вопросу. Сдала в химчистку выходной костюм. Там встретила главную бухгалтершу райпо, которая забирала почищенную дубленку, и поинтересовалась, когда можно получить зарплату. «Сколько у тебя выручки за неделю набежало?» – спросила главбух. «Десять тысяч приготовила для передачи инкассатору». – «Хотя завтра воскресенье, но утром я буду в конторе. Привози деньги. Оприходуем их, и получишь заработанное». Сегодня проснулась пораньше, чтобы не опоздать на проходящий рейсовый автобус, останавливающийся на трассе у околицы деревни. Зашла в магазин за деньгами. Открыла ящик, где лежала упаковка с выручкой, и остолбенела – в ящике осталась только пригоршня разменных монет.
Едва Шиферова умолкла, испуганно слушавшая Анисья Огурцова глянула на участкового и торопливо зачастила:
– Саша, не надо ходить к гадалке. Я без ворожбы назову тебе подлинных воров. Это, так и знай, Кузьма Сумеркин с прижившимся у него другом грабеж учинили. Они ж, негодники, в прошлом месяце чуть не оставили меня без пенсии. Договорилась с алкашами за пятьдесят рублей расколоть на дрова березовые чурки. Вечером, когда коров с пастбища пригнали, заявились. Часа за полтора хорошую поленницу нахряпали. Зашли в избу. Я полсотенную бумажку им отдала, а остальные деньги завернула в тряпочку и сунула на кровати под подушку. Попросили работнички студеной воды. Принесла от колодца им полный ковшик. Осушили до дна и попрощались. После их ухода у меня что-то сердце екнуло. Одну подушку подняла, другую, а заначки-то моей тю-тю. Выбежала во двор, как помешанная. Не уследила, в какую сторону подались обормоты. Хорошо, Кузя Сумеркин по забывчивости оставил на поленнице замызганную кепку. Сунула ее Шарику под нос: «Ищи, Шарик, воров!»… – старушка погладила навострившую уши дворняжку. – Не поверите, кобелек аж чихнул от Кузиного запаха, покрутил мордой и побежал к пруду. Я – за ним что есть мочи. Когда доковыляла до пруда, друзья, сидя на бережку, уже приканчивали из горлышка поллитровку. Каюсь, ох, и дала им чертей! Кузя ударился в амбицию: «В гробу мы видали твою пенсию!» Ему, дураку, ни милиция, ни полиция не страшны. А друг, видать, сдрейфил. Беспрекословно вернул тряпицу с деньгами и стал успокаивать: «Тише, тише, бабка. Это мы с Кузьмой пошутили»… – Анисья быстро перекрестилась. – Вот, истинный Господь, Саша, не вру. Если имеешь сомнение, спроси у Евлампия Огонькова. Евлашка в тот момент сидел у пруда с рыбацкими удочками и весь тарарам слышал.
Андрей Монетов усмехнулся:
– Почему, Анисья Петровна, вчера не рассказала эту историю? Попросили бы твоего Шарика, и он, смотришь, отыскал бы потерявшегося Кузьму.
– Дак, вчера я не знала об магазинной краже. Клава только ныне утром воровство обнаружила, – виновато ответила Огурцова.
– Сумеркин действительно потерялся? – спросил участковый.
– Понимаешь, Саня, это то самое чэпэ, о котором я не стал тебе говорить по телефону. Дело такое… Кузьме недавно исполнилось шестьдесят лет. Надумал мужик хлопотать пенсию, а у самого, кроме колхозной трудовой книжки, никаких документов нет. С прошлого лета начал ему вдалбливать: «Без паспорта пенсию не назначают. Съезди в райцентр, получи новый паспорт». Кузьма в ответ: «Некогда ехать. Я каждый день пьяный».
– На какой заработок пьет?
– Угощают. Одному дров, как Анисье Петровне, наколет. Другому навоз из хлева вычистит. У третьего авансом стакан самогона выпросит. Мужик он хотя и с ленцой, но безотказный. Нынче с весны подрядился пасти частный скот. Я предлагал ему для облегчения пастьбы лошадь – отказался: «Шмякнусь пьяный из седла и поминай как звали».
– Что за друг у него появился?
– По паспорту – тридцатидвухлетний Эдуард Кипятилов из райцентра. По живописной татуировке – уголовник со стажем.
– Не родственник Сумеркина?
– Нет, просто братья по отсутствию разума. Короче, в июле отвез я Кузьму в райцентр. Написал за него заявление насчет паспорта и оставил дожидаться результата. Вечером Сумеркин явился домой с другом и заявил мне, что завербовал в районном центре подпаска. Мол, одному стало тяжело пасти. Вначале я хотел сразу выпроводить «завербованного» из деревни, но, подумав, решил присмотреться. Больше месяца все шло по уму, а вчерашним вечером, понимаешь, стадо вернулось с выпаса без пастухов. И утром сегодня ни Кузьму, ни «подпаска» в деревне не нашли. А вдобавок – кража… Наверное, в уголовный розыск о них надо заявить, да?…
– Посмотрим по обстоятельствам, – задумчиво проговорил участковый.
Примолкшая было Анисья Огурцова мигом вставила:
– Куда они денутся! Пропьют в райцентре украденные деньги и приедут, обормоты, к насиженному месту, будто не виноватые. Друг, возможно, скроется, а беспаспортному Кузе, кроме села, деваться некуда.
Задумавшись, Двораковский не заметил, как Шиферова закурила тонкую дамскую сигарету. Собираясь с мыслями, он сказал:
– Первый раз, землячка, вижу тебя курящей.
