Биологии известно единственное отличие живого от неживого, а именно: живое хочет, а неживому все равно. И уже белки научились создавать в колбе, и капли, похожие на амеб, которые перемещаются в пространстве, но ничего не хотят.
И последнее: если некогда материя была собрана в одну точку, то возникает не только вопрос «А что было вокруг?», но и вопрос «А что было до этого?».
Сапожникову казалось, что многое говорит о том, что мы ходим вокруг какой-то особой второй материи, без которой не объяснить, как все увязано со всем остальным, и что речь идет о материи вакуума.
Но если вы думаете, что сначала он собрал все эти недоуменные противоречия, а потом додумался, то это будет большая ошибка. Это все уже было потом. А сначала?
Сапожников, когда сочинял свой аммиачный, вечно вращающийся пустотелый диск, все время имел дело с теплотой, а проще, с ее внешним видом — температурой.
Однажды ему пришла в голову простая мысль. Мысль, как всегда у него, была идиотски простая, но почему-то пришла в голову ему одному и лишь после того, как он был помят жизнью, войной и естествознанием.
Вот она. Ведь что такое температура? Это количество соударений бешено вращающихся частиц. И если в космическом вакууме температура абсолютный нуль — 273№, значит, в космосе просто температуры нет.
Потому что нет частиц, которые бы соударялись.
Вернее, частиц так мало, что они не сближаются.
А так как пространства без материи не бывает, то, значит, космос заполнен какой-то материей с иными свойствами.
И если температура ее — 273№, значит, эта материя состоит не из частиц. И, значит, температуры там просто нет.
Вот так-то.
Причем речь идет именно о материи, то есть «объективной реальности, данной нам в ощущении».
И значит, эта философская формула поиска иного типа материи не закрывает. Важно, чтоб эта материя была не выдумка, вроде незабвенного «флогистона» или, упаси боже, мистика. Важно, чтоб она была материя, то есть чтобы она была на деле и мы ее ощущали. А какие у нее будут свойства и признаки? Какие откроют, такие и будут.
Ну а все остальное вытекало из того, что Сапожников начал думать: а какие же у этой материи могут быть свойства и признаки?
И понял, что если у нее температуры нет, значит, выходит, что и вращающихся частиц нет.
А как раз вся неживая материя состоит из вращающихся частиц.
И тогда выходит, что если вся неживая материя состоит из вращающихся частиц, то материя, которая состоит не из них, может быть живая.
Сапожников потом рассказывал, как он обомлел от такой догадки, потому что если логика вообще чего-нибудь стоит, то получалось все именно так, как он догадался.
Сапожников потом рассказывал, как все сбежались на грохот, когда он кулаком расшиб стекло витринной толщины на канцелярском столе в своей конторе. Пришлось соврать, что он уронил на него машинку «Эрика». А зачем он ее поднял, он не мог придумать, и тихо смылся, пряча разбитый кулак в карман штанов.
И тогда у Сапожникова сложилось то, что до сих пор ни у кого не складывалось.
А именно: что в мире существуют не материальное тело и некий нематериальный дух, а просто взаимодействуют две материи, которые и создают отдельное живое существо, иногда даже мыслящее.
Вот почему не удается вступить в контакт с вакуумом, из которого мы наполовину сами состоим, и почему из взаимодействия вращающихся частиц не возникает гравитация, которая теперь оказывалась свойством другой материи, и почему Эйнштейну не удалось его «единое поле», и почему не удается соорудить белок, который бы чего-нибудь хотел, и что было вокруг, когда неживая материя была собрана в кучу, и что было до этого вселенского происшествия.
И самое интересное и даже удивительное, что теперь при второй материи, да еще окажись она живая, этого происшествия, этого вселенского первичного взрыва вовсе могло не быть. Потому что выходило, что вселенная не разлетается, а, может быть, даже расселяется.
То есть она становится именно вселенной, живым вакуумом, в который вкраплены всякие млечные пути, нейтринные облака и прочие неживые вращающиеся подробности.
— Пусть вращаются, — нахально размечтался Сапожников. — Мне не жалко.
«Если моя мысль о второй материи ошибочна, — писал Сапожников, — она рухнет, но все равно придется на эти недоумения отвечать! Как окажется, так и будет. Но если эта мысль верная, то понятно, почему из суммы перемещений в пространстве не может возникнуть развитие… Потому что для развития кроме материи вращающихся частиц нужна еще материя с другими свойствами».
«Какие же это свойства? — думал Сапожников и отвечал себе: — Если материя вакуума существует, то кое-что мы о ней знаем, а кое-что можем предположить, так как есть, наконец, берег, стоя на котором можно ее „взвешивать“, как говорил Менделеев, и этот берег — материя частиц.
1) А тогда если эта вторая материя имеет — 273№ то она не холодная, а просто у нее температура отсутствует.
2) Ее свойство — гравитация.
3) И значит, она активна, а материя частиц — пассивна.
4) И значит, все перемещения в пространстве, вся неживая энергетика, все вращения первопричинно вызваны гравитацией.
Причем (и тут самое интересное) совершенно даже необязательно, чтобы вторая материя была живая и имела хотения. Может быть, как раз желание, хотение, потребности и появляются только тогда, когда обе эти материи взаимодействуют. Но по всему получается, что для возникновения живого существа нужны две материи, а не одна. Две материи, из которых одна вращается, перемещается в пространстве и пассивна, а другая пульсирует как сердце, по всем радиусам и гравитацией перемещает первую.
И тогда к развитию всех живых существ совокупно, то есть к эволюции, можно, подойти совсем с другой стороны, а именно: с энергетической.
Бытие первично, а сознание вторично. Это уж точно. Только бытие теперь состояло из двух материй, а не из одной.
Но теперь исчезала путаница — сознание и духовная жизнь. Это не одно и то же. Сознание — это копилка знаний и аппарат их использования, и к нему уже подбираются кибернетика и счетные машины — их стали называть компьютерами. А духовная жизнь это именно жизнь, то есть бытие. Но в бытии участвует эта вторая материя, та самая, которая тоже объективная реальность, данная нам в ощущении, и признание которой только и делает материалиста материалистом и перед которой аппарат сознания — вторичен.
Живут себе две материи, взаимодействуют, а вторичное сознание, которое они же и породили, старается их осмыслить.
…Жизнь возвращалась на землю как жизнь, а не как сочетание мертвых осколков разлетающейся мертвой вселенной…»
«Жизнь возвращалась на землю. Жизнь возвращалась ко мне. Мертвый осколок из меня вынули. И я хотел успеть исправить хоть одно зло, совершенное мной».
Красное небо повисло и гаснет над черным лесом. Белеют бетонные столбы забора, который окружает скучные стеклянные корпуса. Ветер свистит по пустому двору.
— Здесь ближе, — говорит молодая доктор, курносенькая. — Там два столба повалены… Мы в эту дырку пролезем, и влево по улице, а там направо. Через дорогу метро… Застегнитесь как следует, Петр Алексеевич… ветер.
— Спасибо вам за все, — говорит Зотов. — Даже не знаю, как вас благодарить, что в Новый год отпустили.
— Ну что вы… — говорит доктор, молодая, совсем курносенькая. — Мы же понимаем. Вы наш старый больной.
