– Давай, Карась, торопись. Пока она не завернула за угол, окликни ее. Ольгой зовут. Только потом не кричи, говори с ней тихо. На, – он вложил в ладонь Володи еще десятку. – Давай, мужик.
Сам он встал и быстро направился в сторону Старопетровского проезда. Зайдя за гараж, Сергей бросил кепку, очки и вышел с другой стороны, прикуривая на ходу сигарету. Удаляясь от дома, он услышал, как громко, на весь двор, зовут Ольгу Федоровну:
– Ольга! Эй, Ольга!
Сергей нагнулся, делая вид, что зашнуровывает кроссовки, и незаметно посмотрел назад.
На углу дома, прижав руку к груди, стояла мать Антона, а рядом с ней Карасев. Одной рукой он сжимал тридцатку, а другой указывал в сторону Ленинградского шоссе.
Володя, торопясь, помогал себе жестами; Образцов облегченно вздохнул, когда тот указал рукой на окна. «Молодец, не забыл сказать, чтобы вернулась домой».
Ольга Федоровна сделала два неуверенных шага, а потом побежала к своему подъезду.
Лейтенант Постников, несший наружное наблюдение, от неожиданности забыл включить рацию и возбужденно дышал в мертвый микрофон:
– Третий, Третий! Она вошла в контакт. – Чертыхнувшись, он щелкнул переключателем. – Третий, Гена! Никишина вошла в контакт. Мужчина лет около сорока, сейчас за ним следует сержант Воробьев. Никишина бегом направляется к подъезду.
– Берите его. Только в стороне и без шума, Никишин может быть рядом. Лепите горячим. Рацию не выключай.
– Понял. – Постников сорвался с места и вскоре догнал Воробьева. Опережая сержанта, он на ходу бросил: – Берем его!
Володя шел быстро, уже успел дойти до концертного зала. Как только он поравнялся с длинной чередой киосков, кто-то настойчиво потянул его за руку и увлек за ларьки. Тут же рука его взлетела кверху, а волосы рванули сильные пальцы.
Постников держал его крепко, до ломоты в суставах выворачивая руку. Подоспевший Воробьев оперативно проводил обыск.
– Ну! – грозно выдохнул Постников. – Где Никишин?
«Вот это я попал…» – успел подумать Володя, посылая обреченный взгляд на дверь ларька.
– Отвечай быстро! Где он?
Володя понял, что чем быстрее он ответит, тем быстрее его отпустят. Он же ничего не сделал… противозаконного.
– Кто? Тот парень?
– Да! Да! Где он?
– Он ушел. Он будет ждать ее в сквере через десять минут.
– Что ты сказал Никишиной?
– Той женщине?
– Да!
– Его матери?
– Твоей… матери!
– Чтобы она взяла его одежду и принесла ее в сквер. Больше ничего.
– В какой сквер?
Карасев указал подбородком на площадь Ганецкого.
Постников отпустил его руку, и Володя попал в объятия сержанта.
– Гена! – сообщил Постников в рацию. – Похоже, мужик не при делах. Никишин забил «стрелку» на площади Ганецкого через десять минут.
– Спроси, во что одет Никишин.
Карасев сообщил, а Постников передал:
– Черные джинсы или брюки, темная майка, темная кепка-бейсболка, темные очки в яркой оправе.
– Так, все темное… Оставляй этого типа с сержантом, а сам дуй в сквер. Ах как неожиданно рано он появился!..
– Что?
– Ничего. Времени мало, я снимаю Малахова из подъезда, держитесь пока вдвоем. Только не засветитесь! Ждите нас.
– Понял. – Постников убрал рацию и велел Воробьеву доставить Карасева в отделение.
– За что, а?! Я только передал, и все!
– Давай, мужик, шевелись.
«Где это я уже слышал?» – Володя нахмурил лоб и направился с сержантом в ближайшее отделение. Сегодня одинокие и похмельные будни, которые начались маленьким праздником, так и останутся серыми. Не будет человека, простившись с которым, ощутишь на сердце грусть; не будет щемящего чувства, словно
