Но Яцкевич оставался хмурым.
– Я подозреваю, что вы с Сергеем вытащили меня не на матч, а для того, чтобы в очередной раз поплакаться. Но дальше слез дело не пойдет. Допустим, судью действительно убили, профессионально, так, что следствие определило самоубийство. На этом дело, собственно, и закончится.
– Почему ты говоришь во множественном числе? Я подозреваю, что Сергей не знает о смерти судьи.
– Когда Ширяева была жива, его еще можно было понять, но вот как быть с тобой... – Олег развел руками, чувствуя себя полным идиотом. В очередной раз ему показалось, что это все-таки разыгрыш.
– Понимаешь, – неуверенно начал Яцкевич, – если следствие и нашло что-то, указывающее на убийство, то постарается скрыть эти факты, потому как для них они напрямую связаны с убийством девочки. А самоубийство ставит в этом деле последнюю точку.
Некоторое время Шустов молчал. Он старался не смотреть на Андрея, ему все время казалось, что рядом с ним Белоногов, удачно имитирующий голос Яцкевича.
– Возможно, ты прав, Андрей. Но единственный человек, к которому я могу обратиться, это Рожнов. Уверяю, Михаил не станет утруждать себя, это не его работа. Для него важно, как на это посмотрит начальство. А начальники не любят бесполезных инициатив – только по делу.
– Ты тоже не любишь?
– А чем, по-твоему, один начальник отличается от другого? Я недолюбливаю Рожнова, ты – меня.
– Как-то ты сказал, что Рожнов советуется с тобой.
– Советуется – когда ему нужно.
– А если тебе что-то понадобится?
Шустов задал встречный вопрос:
– Как ты думаешь, Андрей, почему вообще существует начальство? К примеру, для тебя.
Яцкевич пожал плечами. Старая песня, сейчас сообщит о свободе, которую...
И не ошибся.
– Для того, – продолжил Олег, – чтобы ты не думал. Если тебе дать слишком много воли, ты начнешь думать. Тут и до бунта недалеко, как считаешь?
Яцкевич до того привык к подобным разговорам, что не счел нужным отвечать. В конце концов ему нет дела до настроения Шустова – подпортил он его или нет. Андрей еще в начале матча отметил, что Олег явился на игру не в лучшем расположении духа, но воодушевился от хорошей игры, которая, несмотря на откровенное равнодушие Яцкевича к баскетболу, произвела и на него впечатление.
Меняя тему разговора, Андрей рискнул спросить:
– Сам-то чего кислый пришел?
Олег махнул рукой – не хотелось открывать причин, которые ввели его в уныние. Он не так часто встречался с дочерью, пришлось преодолеть себя, чтобы однажды появиться на пороге некогда своей квартиры. Казалось, не было долгих месяцев разлуки, а с другой стороны, они давали о себе знать: дочь встретила его радостно, долго плакала у него на плече, и Олегу пришлось выслушать справедливые упреки девочки.
Ему было невероятно сложно объяснить ей причины, по которым они редко виделись. Ей только девять лет, но чувствовалась в ней не просто потребность в объяснениях отца, но его присутствие, что ли. Лишь когда они оба заново стали привыкать друг к другу, между ними возникла та невидимая, когда-то прерванная связь.
Олегу хотелось, чтобы дочь явственно представила его стоящим под холодным дождем и устремившим тоскливый взгляд на ярко освещенные окна. Но он предвидел вопрос дочери: 'А почему ты не зашел?' – и не знал на него ответа.
И вот неожиданный вопрос Яцкевича подтолкнул его к открытому разговору.
– С дочкой вчера встречался, – улыбнулся Олег.
Яцкевич спокойно воспринял это известие.
– Не подумываешь сойтись со своей бывшей? – спросил он.
– Честно? – Поймав необязательный в этом случае кивок собеседника, Олег продолжил: – Если честно, Андрей, то я бы бегом. Но не из-за жены, нет, хотя и по ней скучаю. – На его лицо набежала грустная улыбка. – Вчера с дочуркой часа полтора гулял.
– Отцом-то тебя она называла?
Олег долго молчал.
– Знаешь, – наконец произнес он, – она, конечно, не взрослая, но в ней определенно есть детская дипломатия, раньше я об этом не догадывался. Отцом называла, – глаза Олега погрустнели еще больше. – А отчима за глаза предпочла называть Васькой. Олимпийским, – добавил Шустов и пояснил: – Он работал начальником цеха на фабрике пластмассовых изделий, в свое время наладил производство полиэтиленовых пакетов, с изображением олимпийского Мишки в частности. Натаскал домой столько пакетов, что до сих пор не кончились. В магазин – с 'Мишкой', вторую обувь в школу тоже таскает в таких же пакетах. 'Не обижается на прозвище?' – спрашиваю. Качает головой: 'Ты что, папа, я же про себя его так называю, а то обидится. Я даже маме не говорю, что дала ему прозвище'. – 'А почему не Мишкой называешь?' – 'Так ведь он Василий Геннадьевич'. Да, говорю, так даже забавней.
Олег умолк, бросив на товарища смущенный взгляд:
– Ты тоже помалкивай, Андрей. Это личное. Если хочешь – ты поплакался мне, я – тебе.
– Заметано, командир, – улыбнулся Яцкевич.
