Около десяти человек оставил дон Ангерран на поле боя. Но эти потери были ничто в сравнении с пятьюдесятью убитыми корсарами и восемью взятыми в плен.
Олоннэ при первом взгляде на появившуюся из прибрежных зарослей шеренгу солдат сразу понял, в чем дело. Сила в этой ситуации помочь не могла, рассчитывать оставалось только на хитрость.
Капитан размышлял всего лишь несколько мгновений, потом вытащил из-за пояса чудом сохранившийся там нож и занялся делом. Он лежал в небольшом углублении, скрытый от испанцев корневищем вывороченной ветром пальмы. В этом своем ненадежном убежище он устроил парикмахерскую. Испанская атака — самое время, чтобы побриться!
Послюнив как следует переносицу, он освободил ее от волос, избавив свою внешность тем самым от одной из основных примет Олоннэ. После этого он добрался ползком до ближайшего корсарского тела, распорол ему живот и обильно измазался чужой кровью. Но этого было мало, чтобы надежно притвориться мертвым. Капитан стащил с себя остатки рубахи и лег на спину рядом с человеком, кровью которого он только что воспользовался в маскировочных целях. Приставил нож справа к груди так, чтобы острие попало в углубление между третьим и четвертым снизу ребром, и сильно надавил на рукоять. Нож вошел всего на два пальца, но теперь капитан Олоннэ выглядел настоящим мертвецом.
Завершил он свой маскарад вовремя. Испанцы покончили с теми, кто сопротивлялся, и начали разбредаться по берегу в поисках тех, кого надлежало добить.
— Олоннэ, ищите Олоннэ! — требовал дон Ангерран.
Он понимал, что без головы со сросшимися бровями его победа будет далеко не полной.
Вскоре капитан Пинилья доложил ему в некотором смущенье, что Олоннэ не найден.
— Где же он может быть?! Может быть, удрал в заросли? Обыщите, обыщите все!
Капитан Пинилья сказал, что в зарослях его быть не может, ибо он в самом начале приказал оцепить берег, ужу не проскользнуть.
— Ну так где он тогда, если его нет ни в зарослях, ни на песке? — раздраженно брюзжал губернатор, тяжело передвигаясь от одного корсарского трупа к другому.
— Он в море, — убежденно заявил капитан Пинилья.
— В море?
— Именно, ваше высокопревосходительство, — должен же был кто-то утонуть во время шторма, так и не добравшись до берега? Не может же Господь всю работу по истреблению этих французских гиен возлагать исключительно на нас, кое-что можно передоверить и морской стихии.
Дон Ангерран угрюмо посмотрел на своего подчиненного.
— Никогда не замечал в вас стремления выражаться столь вычурно, господин капитан.
— Победа окрыляет даже в поэтическом смысле.
— Ну, окрыляет так окрыляет, а похоронную команду вы сюда вышлите.
— Да крабы их растащат по косточкам за неделю.
— Чтобы эта пакость смердела в получасе езды от моего дома? Ни в коем случае! Пришлите сюда людей, обязательно. Пересчитайте, сколько здесь корсарских трупов, пусть столько же будет и могил. Может статься, эти могилки нам еще сослужат службу.
Капитан Пинилья не мог себе представить, какая может быть польза от мертвых корсаров, но счел за лучшее не спорить с его высокопревосходительством.
Рана в боку Олоннэ почти не беспокоила, он промыл ее водой, залепил кашицей из коры рапангового дерева и из остатков рубахи смастерил повязку. Хуже было с обожженной кожей — два часа пришлось проваляться под прямыми лучами карибского солнца. Шевельнуться было невозможно, все время кто-то из испанцев находился рядом. На животе и груди образовалось несколько больших волдырей, так что когда Олоннэ натягивал на себя колет, снятый с убитого испанца, то шипел от боли. Еще хуже оказалось с сапогами — малы! Пришлось проделать отверстия для пальцев.
До вечера Олоннэ просидел в зарослях. Видел прибытие похоронной команды. Следя за действиями гробокопателей, он все время что-то шептал. То ли считал, то ли молился.
Когда стемнело, Олоннэ вдоль берега двинулся к городу. На голове у него красовался пехотный испанский шлем, в руках — тесак, за поясом — несколько ножей. Днем его вид, возможно, вызвал бы подозрение у бдительного алькальда, но ночью, особенно издалека, он вполне походил на стражника.
Полная яркая луна повисла над Санта-Марианной. Отчетливо были видны белостенные дома, зато пролегавшие меж ними улицы напоминали раны с запекшейся кровью. Искрилась водная гладь бухты. Рисовались на фоне темно-синего неба силуэты судов, замерших у причала, высилась четырехбашенная громада недостроенного форта.
Капитана Олоннэ интересовала тюрьма этого замечательного романтического городка. По опыту он знал, что испанцы, как правило, строят подобные заведения неподалеку от кордегардии — помещения для стражников. Ту же, в свою очередь, — рядом с губернаторским дворцом, чтобы в случае нападения на его высокопревосходительство стража могла как можно быстрее прийти ему на помощь.
Что же касается дворца, то ошибиться невозможно — вот он. По пояс утонувший в волнах густой, облитой лунным светом растительности. В широких окнах горит свет, мелькают человеческие тени, доносится тонкое бренчание мандолин, слышится смех.
Олоннэ криво ухмыльнулся:
— С праздником, господа.
С этими словами он вошел под арку городских ворот. Клюющий носом стражник поднял на него с трудом раскрывшийся пьяный глаз и рассеянно спросил:
— Это ты, Антонио?
Капитан Олоннэ владел испанским языком не в такой степени, чтобы поддержать разговор на сложную, интеллектуальную тему, но произвести несколько звуков в подтверждение того, что он именно Антонио, ему удалось.
Стражник вздохнул и стал собираться с силами для другого, наверное, более каверзного вопроса. Почувствовав это, переодетый француз начал изображать мертвецки нетрезвого испанца. Поскольку в этот день вино в городе лилось рекой, стражник легко поверил в его игру.
— Да ты, братец, пьян! — укоризненно сказал он. Человеку, еле-еле стоящему на ногах, всегда приятно увидеть человека, который еще пьянее его.
Одним словом, первое препятствие было пройдено.
Вообще в испанских поселениях в Новом Свете жизнь была намного угрюмее и чопорнее, чем в поселениях французских и английских, не говоря уже о тех местах, где обитала вольница «берегового братства». Олоннэ рассчитывал столкнуться с вымершими улицами, наглухо закрытыми дверьми, стражниками на каждом углу. Ему повезло (если забыть о том, что явилось причиной этого везения): сегодня Санта-Марианна была не похожа на себя.
Не прошло и четверти часа, как он определил, где томятся пленные корсары. Об этом ему рассказали сами испанцы — два развеселых солдата у входа в кордегардию. Они с огромным увлечением, перебивая друг друга, описывали те пытки, которым будут завтра, перед повешением, подвергнуты безбожные морские разбойники. Во всех деталях этой кровавой словесной каши Олоннэ разобраться был не в состоянии, но суть дела уловил.
Оставшись в тени большой, раскидистой магнолии, он начал присматриваться к тому, что происходило в расположенных перед ним зданиях.
Хлопали двери, гремели победные песни. Кто-то спал, свесившись из окна на улицу. Испанцы обнимались, целовались, пили прямо из кувшинов.
Целью наблюдений корсара было определить, какие именно двери ведут в тюремное помещение.
Удалось это сделать с точностью, только подсмотрев процедуру смены караула. Она состояла в том, что четверо не до последней степени пьяных носителей кирас и аркебуз вышли с победными кличами из караульного помещения и прошествовали в дальний угол двора. Там один из них постучал прикладом в устроенную в каменной стене дверь и громко произнес несколько слов, игравших роль пароля по всей видимости.
Дверь отперлась, изнутри появился прежний наряд, тоже из четырех человек состоящий. Наскоро вручив вновь прибывшим связку ключей, освобожденные из тюрьмы охранники кинулись наверстывать упущенное.
