спины и той ловкостью, которая позволяла ему на бегу, чуть ли не на одной лапе, повернуться и сменить направление. Нет! Злому медведю никогда не нагнать его!
Он остановился попить у шумливой Маленькой Воды, на минутку положив на землю мешочек из кожи ворона. Потом снова подхватил его и принялся петлять среди деревьев, взбираясь все выше, все ближе к Великому Белому Холоду, который до сих пор лишь иногда, во сне, чуял носом.
И вдруг какой-то новый запах проник в его ноздри, и он забыл о Великом Белом Холоде: он оказался на территории, занятой чужой волчьей стаей. Через каждые несколько шагов ему попадались пахучие метки, и он понимал, что нужно быть очень осторожным. Если волки заметят чужака, то могут напасть без предупреждения. Когда Волк чувствовал, что ему нужно оставить свою собственную метку, то старался оставлять ее у воды, а не на дереве или на камне, как обычно. Он знал, что вода вскоре смоет его запах и тогда ни один чужой волк, ни одна злобная тварь его не почует.
Пришла Тьма. Волк любил Тьму. Во Тьме звуки и запахи становились резче, а видеть он мог почти так же хорошо, как и во время Света.
Далеко впереди чужая волчья стая начала свою вечернюю спевку. И Волк немного загрустил, вспомнив, как радостно пели его родители и братья, как они приветствовали друг друга после сна: обнюхивали, облизывали, терлись друг об друга мордами, втирая в шкуру друг друга свой запах; и как они улыбались, играли и подбадривали друг друга перед охотой…
И от этих мыслей о родной семье Волк вдруг почувствовал, что силы начинают покидать его. Раньше он совершенно не замечал, как сильно разбиты о камни его лапы, как болит все его усталое тело.
И в душе Волка проснулся страх. Не может же он бежать так вечно! Он совершенно выдохся. И находится так далеко от Большого Бесхвостого Брата, на чужой территории, а вокруг — незнакомые волки… и злобная тварь неустанно преследует его сквозь Тьму…
Торак перетащил все уцелевшие вещи в шалаш, сделанный из веток сломанного тиса, и так сердито пнул ногой костер, что искры взметнулись высоко в небо. Нет, это ожидание просто невыносимо! Он звал волчонка, не переставая, с наступления сумерек, хотя прекрасно понимал, чем рискует. Но до медведя сейчас ему дела не было. Его мучил один вопрос: где же Волк?
Ночь была холодная, звездная, и, даже не глядя в небо, Торак чувствовал грозный взгляд Великого Зубра, смотревшего на него с небес своим красным глазом. И от этого тревога только усиливалась.
Ренн вынырнула из темноты, таща целую охапку каких-то трав и коры.
— Долго тебя не было, — коротко заметил Торак.
— Мне нужно было кое-что найти. От Волка ничего не слышно?
Торак покачал головой.
Ренн опустилась у костра на колени и стала разбирать свою добычу.
— Когда я собирала все это в Лесу, то слышала берестяные дудки.
Торак пришел в ужас.
— Где?
Она мотнула головой в сторону запада.
— Довольно далеко отсюда.
— И это… Фин-Кединн? Она кивнула:
— Да, это наши дудки. Торак даже зажмурился.
— А я думал, Вороны уже перестали нас искать, — расстроенно заметил он.
— Фин-Кединн никогда не сдается, — сказала Ренн. И Торак услышал в ее голосе гордость. Это его рассердило.
— Ты что, забыла, что он хотел принести меня в жертву? «Слушающий отдаст кровь своего сердца Священной Горе» — помнишь?
Ренн, округлив глаза, воскликнула:
— Ничего я не забыла! Но ведь это мои родичи! и я о них беспокоюсь! Если медведя нет наверху, значит, он внизу, в долине. Но и они ведь там! Просто так Фин-Кединн не прикажет дудеть в дудки!
Тораку стало совсем не по себе. Ренн тревожилась, тревожился и он. И ссориться им было совсем ни к чему.
Он отвязал от пояса свисток из птичьей косточки и протянул его Ренн:
— Вот, возьми, и сможешь в любую минуту позвать Волка.
Она удивленно на него глянула и тихо поблагодарила.
Оба довольно долго молчали. Потом Торак спросил, зачем Ренн понадобились все эти травы и столько коры.
— Для каменного зуба, — пояснила она. — Нам нужно как-то спрятать его от медведя. Чтоб не почуял. Если мы этого не сделаем, медведь непременно нас выследит.
«Нуда, — подумал Торак, — а сейчас он идет по следу Волка, потому что он унес глаза реки. На душе у него стало совсем скверно, и он, горько усмехнувшись, сказал Ренн:
— Если листья рябины и мешочек из кожи ворона не смогли спрятать Нануак от медведя, то почему ты решила, что древесная кора и полынь для этого более пригодны?
— Потому что я собираюсь использовать не только их, но и кое-что посильнее! — Ренн закусила губу и прибавила: — Я хочу в точности вспомнить, что делала в таких случаях Саеунн. Она все старалась научить меня колдовству, а я постоянно удирала с ее уроков на охоту. Жаль, что я ее тогда не слушалась!
— Но ты же все-таки кое-чему у нее научилась, — попытался ободрить ее Торак.
— А если я ошибусь?
Он не ответил. Он прямо-таки кожей чувствовал, как насмешливо смотрит на него красный глаз Великого Зубра. Даже если Волк сможет вернуться к ним, он неизбежно приведет за собой медведя. Ведь тот не отстанет, ведомый запахом или голосом этих глаз реки! Так что Волк сможет оторваться от своего преследователя, только выбросив мешочек с Нануаком — а это будет означать, что уничтожить медведя они никогда не смогут.
Но должен же быть какой-то выход? Просто пока найти его никак не удается…
Силы Волка подходили к концу, а спасения не было.
Правда, теперь медведь довольно сильно отстал от него и вряд ли может почуять запах того, что лежит в мешочке из вороновой кожи, но преследования своего он не прекратил и явно прекращать не собирается. И если Волк остановится, чтобы как следует передохнуть, ибо его измученные лапы давно уже просили об отдыхе, злобное чудовище настигнет его.
Чужая волчья стая давно уже перестала петь; видимо, волки отправились в горы на охоту. Даже жаль, что их голоса смолкли: в этой тишине волчонок впервые почувствовал себя совершенно одиноким и беспомощным.
Ветер переменился и принес какой-то новый запах. Северные олени! Волк еще никогда не охотился на северных оленей, но хорошо знал их запах: мать часто приносила в Логово ветки, что растут у северных оленей на голове. С этих странных веток свисали кусочки вкусной кожи, которую волчата с удовольствием жевали. И теперь, учуяв целое стадо оленей в соседней долине, Волк ощутил охотничий зов и некоторый прилив сил. В сердце его даже шевельнулась надежда — ведь если он сумеет добраться до оленьего стада…
С трудом волоча ноги, он поднимался по склону холма; топот множества оленьих копыт слышался все ближе. Внезапно прямо на него выскочил крупный олень. Высоко поднимая украшенные ветками головы, северные олени мчались по березовой роще, и копыта их сверкали, как Быстрая Вода.
Волк резко повернулся на одной лапе и… бросился в гущу стада, прямо под ноги бегущим оленям. Он чуял их мускусный запах; какой-то самец довольно сильно боднул его, и Волк еле увернулся от этих его веток, которые, оказывается, могли быть опасными. И тут же на него сердито фыркнула олениха, приказывая держаться подальше от ее детеныша. Волку пришлось присесть и нырнуть оленихе под брюхо, чтобы избежать удара острых копыт. Но вскоре олени поняли, что он на них не охотится, и позабыли о нем. А Волк продолжал бежать через долину вместе с оленьим стадом, став в их гуще совершенно незаметным для своего преследователя.
Березовый лес кончился, начался ельник. Скалы стали выше, валуны крупнее, а деревья, наоборот, мельче. Потом деревья и вовсе остались позади, и олени устремились в какую-то плоскую каменистую долину. Таких долин Волк никогда раньше не видел.
