И он прибавил, как бы говоря с самим собой:

– Оставить ему записку? Гм…

Потом, подумав, что можно, вероятно, собрать кое-какие сведения и что, возможно, жена швейцара доверчивее отнесется к мосье, сидящему и пишущему письмо в ее комнате, чем к посетителю, стоящему у входной двери, он сказал:

– Благодарю вас, я охотно напишу два слова, если это вас не обеспокоит.

– Нисколько. Присядьте. У вас есть чем писать?

– Нет, – ответил он.

Когда ему принесли перо, чернила и бумагу, он сел к столу и начал писать запутанное письмо, с просьбой о помощи, выдавая себя за бедного журналиста, не имеющего занятий и погибающего от голода.

Дойдя до конца страницы, он остановился, взял за угол лист бумаги и помахал им в воздухе, чтобы просушить.

– Не дать ли вам промокательную бумагу? – спросила жена швейцара.

– Право, мне совестно…

– Ничего не значит… А конверт?

– Да, пожалуйста…

Просушивая свой лист, Жавель спросил:

– Мосье Кош не предупредил вас о своем путешествии?

– Нет. Женщина, присматривающая за его хозяйством, пришла третьего дня по обыкновению; она ничего не знала и обратилась, как и вы, с расспросами ко мне. Она приходит каждое утро и убирает квартиру, но и она не имеет сведений… Это удивительно, так как обыкновенно, когда он уезжал куда- нибудь, он всегда говорил мне:

– Мадам Изабелла, я уезжаю на столько-то дней. Я вернусь в понедельник или во вторник… Наконец, он говорил все, что следует отвечать, если будут его спрашивать…

Жавель слушал с пером в руках. В его глазах отъезд Коша все более и более принимал вид бегства, а взяв во внимание необыкновенное совпадение номеров 22 и 16, он не мог не связать мысленно это исчезновение с преступлением на бульваре Ланн.

Мадам Изабелла продолжала рассказ, расхваливая правильный образ жизни Коша, называя часы, в которые он уходил из дома и возвращался домой. Но в данную минуту все это не имело значения. В одном месте рассказа полицейский, однако, насторожился:

– В последний раз, что он ночевал здесь, – говорила она, – он вернулся около двух часов ночи, как обыкновенно. Ночью трудно узнать голос, но я хорошо знаю его манеру закрывать дверь: очень осторожно, не стуча. Другие хлопают ею, так что всех перебудят. В пять часов утра кто-то пришел к нему, но оставался недолго, минут пять, не более, а вскоре после его ухода и сам мосье Кош вышел из дома. Верно, у него заболел кто-нибудь из родных, и его вызвали. У него есть отец и мать в провинции.

«Возможно, – подумал инспектор. – Но только возможно. Это было бы слишком странное совпадение…»

Он докончил письмо, подписал первым попавшимся именем и запечатал конверт. Он узнал от жены швейцара все, что можно было, дальше она была ему бесполезна. Может быть, прислуга Коша даст более подробные сведения?..

Он встал.

– Будьте любезны отдать мосье Кошу это письмо. Так как мое дело очень спешное, то я зайду завтра утром, часов около девяти. Может быть, он к этому времени вернется…

– Отлично. Во всяком случае, вы увидите его прислугу.

Он поблагодарил мадам Изабеллу и вышел. У него не оставалось ни малейшего сомнения. Адресат разорванного письма, найденного в комнате убитого, и Онисим Кош были одним и тем же лицом. Теперь возникал вопрос, нужно ли было видеть во внезапном отъезде журналиста в самую ночь убийства нечто более, чем простое совпадение. Это следовало обдумать и рассмотреть подробно, не волнуясь. С этой мыслью Жавель и протелефонировал приставу о результате своей поездки, ограничиваясь ответом на заданный ему вопрос: его послали узнать на улице де Дуэ, 16, дома ли Кош: Коша дома не было. Ему пока нечего было прибавить. Все остальное было его личным достоянием. Его дело суметь воспользоваться им.

Когда Жавель выслеживал кого-нибудь, он обыкновенно ожидал со стороны своего противника не самых умных поступков, а самых глупых и неосторожных. Если Кош виновен, то самой крупной ошибкой с его стороны будет вернуться на свою квартиру. Отсюда вывод, что он, вероятно, совершит эту ошибку. Если человеку предоставлен выбор между двумя образами действия, то большей частью он выбирает худший, в особенности, если он боится полиции. Самая элементарная осторожность не позволяла журналисту возвращаться на улицу де Дуэ, – значит, там и нужно его ожидать. Жавель стал в нескольких шагах от дверей и принялся ждать.

VII

От шести часов вечера до десяти часов утра

…Выйдя из почтовой конторы, Онисим Кош немного овладел собой. В течение трех дней он ничего, ничего не видел, ничего не узнал, кроме тревоги преследуемого человека. Это было уже не репортерство, а литература… В то время, когда ему хотелось все знать, он не знал ничего, и понимал, что для настоящего преступника неизвестность должна была быть мучительна. К тому же подробность, не лишенная значения: он ни разу не менял белья; его смущал его сомнительный воротничок; манжетки его были грязны, ему было не по себе. К тяжелому нравственному состоянию примешивалось и физическое недомогание. Кош решил зайти домой после того, как будет потушен газ, чтоб не быть узнанным швейцаром или его женой. Около полуночи он остановился у своих дверей. Жавель, незаметно приблизившийся, узнал Коша и улыбнулся с

Вы читаете Ужас
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату