чтобы покинуть Париж, тайно от него перевела их, и привезла этот перевод в одном экземпляре в Россию, и передала этот экземпляр ему, Сухотину.
Я сначала отпечатал его в ста экземплярах на хектографе, но это издание оказалось трудно чтимым, и я решил напечатать его в какой-нибудь типографии, без указания времени, города и типографии; сделать это мне помог Аркадий Ипполитович Келлеповский, состоявший тогда чиновником особых поручений при В.К. Сергее Александровиче; он дал их напечатать Губернской Типографии; это было в 1897 году. С. А. Нилус перепечатал эти протоколы полностью в своем сочинении со своими комментариями.
Филипп Петрович Степанов, бывший прокурор Московской Синодальной Конторы, камергер, действ, статск. Советник, а во время этого издания Начальник участка службы пути (в г. Орле) Московско-Курской жел. дор.
Подпись руки члена колонии русских беженцев Старого и Нового Футога (Кор. С. X. С.) сим удостоверяю. Старый Футог 17 Апреля 1927 года.
Показание князя Владимира Владимировича Голицына, бывшего предводителя дворянства Московского уезда, камер-юнкера Императорского Двора, женатого на дочери Ф. П. Степанова Вере Филипповне Степановой (по первому мужу Бодиско):
«В 1897 году одна дама, имя которой Алексей Николаевич Сухотин, помещик Тульской губ., уездный предводитель Чернского уезда, впоследствии Ставропольский вице-губернатор, никогда не хотел назвать, передала ему “Протоколы” в виде рукописи, явственно по стилю изложения являвшейся переводом с иностранного языка.
Эта рукопись состояла из отдельных листков. Дама получила эту рукопись за границей.
А. Н. Сухотин непосредственно передал эту рукопись для распространения своему большому другу инженеру Филиппу Петровичу Степанову, в то время начальнику Участка Московско-Курской ж. д., впоследствии начальнику Московского подъездного пути, а затем Камергера Высочайшего Двора, и Прокурору Московской Синодальной конторы и Почетному Опекуну Московского Присутствия Опекунского совета, скончавшемуся в Югославии, в Белграде, в 1932 году, 24 декабря.
Ф. П. Степанов в течение 1897-98 годов (точно неизвестно) при содействии своего друга чиновника особых поручений при Московском генерал-губернаторе В.К. Сергее Александровиче Аркадия Ипполитовича Келеповского (Келлеповского? – О.П.) (впоследствии Уфимского Губернатора), умершего в Югославии в 1922-24 гг., отпечатал эти протоколы в нескольких сотнях экземпляров “на правах рукописи” в типографии Московского Генерал-губернатора. Сама рукопись, как и склад этих брошюр, находились в квартире Ф. П. Степанова и раздавались среди знакомых.
Один из этих экземпляров был передан г. Степановым Сергею Александровичу Нилусу, помещику Орловской губ.
Сергей А. Нилус после обработки “Протоколов”, которые
Записано все это со слов князя Владимира Владимировича Голицына, Камер-юнкера Высочайшего Двора и уездного предводителя Московского уезда, женатого на дочери указанного выше Ф. П. Степанова, в г. Белграде 13 ноября 1934 г.
Записано графом Илларионом Сергеевичем Ланским, проживающим в г. Белграде.
Все изложенное свидетельствует, что в вопросе о появлении “Протоколов”, безусловно доставленных из тайного источника, приоткрывшего тайны еврейства, но из боязни мести пожелавшего остаться неизвестным, не может быть и речи об участии Охранного Отделения Императорской Российской полиции, т. к. все участники первого появления печатных “Протоколов” в России действовали исключительно по собственной инициативе, имея все данные для безусловной веры в подлинность основной рукописи “Протоколов”.
Примечание: сделанные записки составлены в присутствии дочери Ф. П. Степанова, которая лично видела первую рукопись “Протоколов” и знала лично всех участников напечатания первых “Протоколов”, начиная от А. Н. Сухотина и до С. А. Нилуса».[298]
Показание графа Иллариона Сергеевича Ланского, записанные им от третьего лица:
«В Югославии, в Бана-Лука, знакомая графа И. С. Ланского Маньковская сообщила ему, что ее кузина Лотина рассказывала ей в Футоге (Югославия) в присутствии графа Ламздорфа-Галагана, что в 1896-м (или 1897-м) она видела в имении Алексея Николаевича Сухотина “Медведки” Тульской губ., как сестра Сухотина, Варвара Николаевна, в беседке в саду переписывала рукопись Сионских протоколов, написанную зелеными чернилами».[299]
Кроме указанных выше, существуют еще несколько свидетельств, что Сионские протоколы зачитывались среди части делегатов первого сионистского съезда в Базеле в 1897 году, но не как документ, а как понравившийся некоторым из участников съезда памфлет, отражавший их мысли и чаяния. Об этом, в частности, в 1996 году мне рассказал древний монах Свято-Троицкого монастыря (Джорданвилль, США), ссылаясь на рассказ издателя Ефрона, услышанный им в 20-х годах. Подробнее об этом свидетельствует Анастасия Шатилова из Нью-Йорка. «Многим из нас, родившимся в Югославии, – пишет она, – было известно о Савелии Константиновиче Ефроне, об одном из издателей самой известной в России „Энциклопедии Брокгауза и Ефрона“. Он свидетельствовал, что лично участвовал в заседаниях в Базеле и что „Протоколы“ действительно являются запиской сионистов. Ужаснувшись подлости замыслов сионистов, С. К. Ефрон вышел из состава этой организации, принял Православие и жил благочестиво; умер в середине 20-х годов в сербском монастыре Петковицы в 75-летнем возрасте».[300]
На этот счет существует и еще одно свидетельство участника Базельского конгресса Альфреда Носсига (сионистского делегата от Берлина). В 1901 году он рассказал композитору Падеревскому о том, что в перерывах между 32-м и 33-м заседаниями Совета старейшин Т. Герцль зачитал отрывки из Сионских протоколов.
Анализ текста Сионских протоколов позволяет сделать вывод, что они были составлены во Франции. Все основные реалии, факты, события и даже обороты речи свидетельствуют о том, что документ формировался во французской политической среде. Как справедливо отмечалось, «частые упоминания об аристократии, о католицизме, о либерализме, об образовании (о классическом образовании и пр.), о республиканском режиме и парламентаризме, о положении прессы, вполне совпадают с положением их во Франции и
