малолетним слугам. Но мальчишки предпочитали терпеть, надеясь когда-нибудь занять место хозяина. В случае ошибки их ожидала работа на кухне, многочисленных хозяйственных службах дворца и в последствии соляные копи или галеры. Его Величество не жалел рабов, чей ежечасный труд поддерживал роскошную жизнь его самого и придворных.
Дрему Оргартиса прервало слабое покашливание. Черноволосый любимец царя открыл глаза и вздрогнул. На широкой лавке с трудом расположился брат Одтарио, с извиняющейся улыбкой пытаясь примостить огромное тело.
— Уважаемый Одтарио, я так рад вас видеть!
— Полно, полно, мой друг, не вставай, в твои годы надо получать все возможные удовольствия, незачем прерывать омовение ради старика!
— Ну, вы еще не столь стары, я надеюсь видеть вас во главе тайной полиции еще долгие годы.
— Спасибо, дорогой, я постараюсь оправдать твое доверие, — монах насмешливо разглядывал взволнованного фаворита. Как приятно омрачить заботой его вечно надменное лицо. Видимо, нежданная личная встреча вызвала в этой красивой голове ураган вопросов.
После десяти минут обмена последними придворными сплетнями, Одтарио придал лицу грустное выражение.
— Кстати, мой любезный, не получал ли ты в последнее время привет от старого колдующего друга?
— О ком вы говорите, брат?
— Я о том колдуне, что заботился о здоровье твоего батюшки до того, как по уши залез в заговор магов и был сослан. Помнится, несколько лет тому назад ты лично хлопотал, чтобы любителя орочьих заклятий не отправили его на заслуженную дыбу. Он тогда пытался добиться места при дворе и бесконечными письмами весьма рассердил Его Величество.
Оргартис с каменным выражением лица набрал полные ладони воды, зачерпнул поверх огромную шапку пены и стал старательно умывать вспотевшее лицо. Он прекрасно помнил этот случай. Дернули же его тогда злые домовые просить царя за старого шамана. Ему так хотелось показаться великодушным и щедрым к старику хотя бы перед собой. Он сумел развеять раздражение Гардолирмана шутками и анекдотами, в которых в фривольной манере описал существующие отношения между Кхохоломом и старым Тертедуэйем, комендантом Пяти сестер. Царь тогда хохотал до упаду, представляя описанные сексуальные картины, скрытые за стенами старого замка. Вот как этот смех обернулся сейчас.
— Сожалею, уважаемый Одтарио, я плохо помню тот случай. Мне уже неоднократно говорили, что мое сердце слишком открыто для окружающих, и я слишком часто принимаю участие в судьбе простых людей, лица которых не могу вспомнить уже через неделю, — фаворит не спеша стал мылить руки и бледную грудь.
— Конечно, конечно, я и не сомневаюсь в этом, — монах с поклоном принял из рук мальчика кубок и с удовольствием отхлебнул прохладного слабо-хмельного напитка. — Ваше доброе сердце известно даже за пределами нашего королевства. Значит, он вас в последние дни новыми просьбами не допекал?
— Нет, я и вспомнил о нем только сейчас, после ваших слов.
— Ну и хорошо. А если вдруг ему вздумается с вами связаться, вы уж побеспокойте старика, дайте знать.
— Разумеется, я в тот же час вас извещу. Надеюсь, он не совершил ничего непоправимого?
— О, нет, ничего серьезного. Так, сущие мелочи: покушение на здоровье гражданина государства, недонесение начальству, сговор и крамола против государя и запретное колдовство в пределах государственного учреждения. Его оставили пока на свободе — посмотрим за его друзьями и знакомыми, — Одтарио не торопясь допил кубок и поставил его на скамью.
— Ну и ладненько, не буду больше беспокоить, — грузный монах тяжело поднялся, подарил Оргартису еще пару ослепительных улыбок и не спеша вышел из банного зала.
— Не помнит он, — хмыкнул себе под нос начальник тайной полиции. — Посмотрим, как ты теперь покрутишься. А когда старика через месяц-другой привезем сюда и нос вас к носу сведем, то получим потеху. Колдун после твоих слов с удовольствием тебя продаст со всеми потрохами. А Его Величество больше всего на свете боится сейчас магов и разных кудесников. Папенька крепко ему в голову вбил, что маги не простят отобранного золота. Так что этот шаман нам еще пригодится…
Весь в пене Оргартис шагнул на расстеленную у ванной простыню. Отпил из поданного кубка и небрежно опустил его в ванну. — Я тебе напомнил, что не люблю слишком много сахара. А ты уши себе забил грязью и даже не потрудился прислушаться к моим словам.
Через десять минут фаворит лично запорол насмерть бичом несчастного десятилетнего слугу на заднем дворе дворца.
— Послушай, Громыхатель, как давно мы не видели нашего слепого друга в сознании?
— Он приходил в себя вчера утром, ушастый. Съел все до крошки и заснул рядом с миской.
— Он меня беспокоит. Если он и дальше не будет поддерживать свои силы, то станет нашей общей могилой. Прошлый раз он бредил на языке ящеров, я не понял ни одного слова.
— А как хвостатый, почему не перевел?
— К сожалению, мы уже потеряли душу нашего невольного соседа. Он больше не откликается. Себя я ловлю иногда на том, что уже слабо различаю явь и пустоту тьмы. Скоро я истаю окончательно.
В голосе умершего орка неожиданно прорезалась печаль.
— Да, ты в этом не одинок. Остается лишь надеяться, что наши знания пригодятся новому хозяину. Хотя жаль, что мне не доведется пройтись босым по ковыльной степи.
— Давай помолимся, чтобы Глэд сделал это за нас. Чтобы он вернулся назад, не заплутал в образах нашего прошлого, чтобы тени трех душ не превратили его в безмозглого зверя, способного лишь убивать.
— Он выберется, проклятый ты пессимист! Я верю в него! Он проживет во снах наши жизни и воспримет все лучшее от каждого. А потом стряхнет шкуры умерших душ и станет самим собой, с отросшими клыками, хвостом и твоими торчащими ушами.
— Надеюсь, ты прав. Может быть, ему хотя бы достанется толика твоего упрямства и жажды жизни…
На следующее утро стражник принес еду и заменил воду у пленника. По всей видимости, тот доживал последние дни. Питался он теперь через раз и все чаще оставался лежать рядом с миской, не находя в себе сил вернуться на подстилку.
Галера прижималась высоким бортом к высокой деревянной пристани. Семеня по сброшенным сходням, двигалась цепочка крестьян, тяжело нагруженных мешками с зерном. Сенна, крепко сбитый телом староста деревни, из-под насупленных бровей смотрел на их работу. Вот уже больше часа, как должен вернуться его сын, первенец Фирстинг. Парня все не видно и старик уже начал волноваться.
Над бортом появился обнаженный по пояс бородатый мужчина, поразительно похожий на быка, вставшего на задние ноги, с чудовищных размеров грудной клеткой и шеей, смахивающей на наковальню. Рыбьего зуба, капитана галеры, природа наделила с лихвой.
— Не хмурься, Сенна, а то твое лицо вино в трюме в уксус превратит.
— Я не помню, чтобы в списке указывал вино.
— А ты и не вспоминай, это не твой груз. Тебе я привез зерно, пеньку и холстину. К вечеру разгрузитесь, завтра пойду ниже по течению, там найдется место и для доброго вина.
— Не удивительно, что ты не захватил с собой ни одного плуга или косы. У тебя трюм забит совсем другим.
— Не ворчи, старый пыльный мешок! Не моя вина, что бароны пришлют заказанные тобой железки
