архитектурного решения или получилось случайно, но блок из шести домов, образующих замкнутый прямоугольник, позволяет следить за Пулиным подъездом с максимальным комфортом.
На сиденье рядом со мной – два баттла вина. Я всегда оттягиваюсь полусладким, перебрав накануне. Пью прямо из горла. Есть в этом какой-то свинский шик.
Я вижу, как Пуля со своей каланчой выходит из дома. Нет, я понимаю, она вполне ничего, но чтобы жениться… Не понять мне этого Пулиного решения.
Через полчаса они возвращаются, нагруженные пакетами со жратвой. У меня экватор – вытряхнув на язык последние капли из первой бутылки, я выбрасываю штопор из швейцарского армейского ножа (эксклюзив, триста баксов), чтобы дефлорировать вторую.
Забрызгав вином дизайнерские штаны, я тихо матерюсь. А когда поднимаю глаза, возле Пулиного подъезда материализуется Фокстрот. Это уже кое-что.
Фокстрот – из конченых нариков, тех, для кого жизнь уместилась на кончике иглы. Раньше, пока мы не свернули розничную торговлю, перепоручив ее мелким дилерам, мы работали с ним. Платил он более или менее исправно, иногда даже подрабатывал у нас. Что он делает здесь?
Фокс щелкает клавишами домофона и входит. Ждать его приходится недолго – всего через минуту он возвращается и в этот раз торопится. Быстро, почти бегом, Фокс пересекает внутренний двор и идет в сторону шоссе к остановке маршруток. Я завожу машину и, совершив виртуозный разворот, выезжаю из блока минутой позже Фокстрота.
Я проезжаю мимо остановки и сдаю назад. Опустив стекло, с наигранным удивлением улыбаюсь Фок строту:
– Фокс, дарова! Садись, подброшу.
– Чего? – Фокс даже не сразу меня узнает. – А, Крот… Не, я это…
– Садись, ладно… – Я подпускаю в голос стали, демонстрируя, что на мою помощь надо соглашаться.
Если бы у страха был запах, мне пришлось бы открыть окно и высунуть туда голову – настолько сильно воняло бы от Фокстрота.
Я вижу, что он хочет вмазаться. Постоянно елозит на сиденье. Он не может себе позволить впрямую меня послать, и я не без скрытого удовольствия любуюсь, как он сцепляет зубы, а на его лбу проступает испарина.
– Кумарит, что ли? Могу подогнать.
– У меня есть, Крот, спасибо, – давит он сквозь зубы. – Ты не мог бы здесь остановить? Пожалуйста.
Вот так всегда с наркоманами. Оглянуться не успеешь, как кайф становится для них тяжелым и мрачным смыслом жизни. Сейчас Фокса интересует только вмазка.
Высадив Фокстрота, я еду домой и прикидываю, как мне жить с пониманием того, что Пуля ворует. Почему я так уверен? Теорема доказана, все очень просто. Фокстрот хотел вмазаться настолько, что зубов не мог разжать. Стал бы он ехать к Пуле на кумарах, имея на кармане стафф? Да никогда в жизни.
Итак, Пуля тырит. И деньги, и порох.
Закрадывается мысль тупо снять с Пули бабок. Или, на худой конец, реструктурировать свой долг в пять косарей. Но я отмахиваюсь от этой идеи как от неудачной и мелкой по масштабу.
Через какое-то время разрозненные кусочки реальности, плавающие в мутном пьяно-похмельном киселе моего мозга – воровство Пули, слабость Вернера, терзания Дениса, острая нехватка средств у меня самого, – бьются друг о друга краями, разлетаются, а зацепившись один за другой, образуют стройную схему, костяк комбинации, которая позволит мне сочинить новую реальность.
ДЕНИС
С ума сойти. Я официально приглашен к Вернерам в гости. Впервые они – во множественном числе. Вернер так и сказал:
– В субботу что делаешь? Приходи к нам. Мы тебя где-нибудь к трем ждать будем.
Я сначала не понял – мы? В гости? Зачем? Мне понадобилось несколько раз переспросить, чтобы понять – да, это будет тихая семейная встреча. Вино (лучше брать сухое), шашлык и прочий мещанский ужас.
Когда я подносил руку к звонку, сжимая в руках фугас с дорогущим итальянским сухарем, меня продолжали терзать непонятки. И только увидев, как залилась краской открывшая мне Тая, и оценив новое платье на ней, я понял, ради чего все затевалось.
Вернеры живут в просторном двухэтажном доме, обложенном банальным серым кирпичом. Сегодня жарко, и мы обедаем на улице рядом с беседкой. Сидим за круглым дачным столом, и ветер колышет края синей скатерти. Справа – дачный диван на качелях. На мангале доходит шашлык – мясо для меня, рыба – для Таи, овощи – для Игоря.
– Мяса вообще не ем, – делится он, – лет двадцать назад, в институте, на первом курсе, денег не было, я вагоны разгружал. С мясом самые противные были, хотя там и платили больше. Представляешь – туши, кило под двести, замороженные, скользкие. Ее не ухватишь-то толком. К концу первого часа работы сдыхаешь. Надо остановиться и пожрать. И мужики, старые грузлы, рядом с вагоном разводили костер, ставили котел с водой, прямо от туши рубили ногу, и здесь же, на месте, варили. С жилами, с печатями, знаешь, синие такие, туши маркируют? Негигиенично, зато сытно. Час погрузишь – десять минут мясо жрешь, пьешь отвар. Бульон крепкий и густой, как клей обойный. С тех пор я на мясо смотреть не могу.
– А где ты учился?
– В машиностроительном. Поступил, чтоб от армии откосить.
Мне вообще странно поверить, что Вернер где-то учился, что-то грузил. В моем понимании Вернер давно превратился в полубога, не наделенного человеческими чертами. Как принцессы не какают, так и Вернер в моем представлении был лишен биографии и обычных человеческих слабостей.
