Нарцисс приносит чай, графин с коньяком и оставляет нас с Денисом вдвоем.
Сначала я продавливаю его психику. Мягко прошу постоять в углу, он стоит и смотрит, как я роюсь в подсобке, гремя швабрами и ведрами, как достаю, наконец, лист грязного целлофана, расстилаю его на полу, разглаживая ладонями, чтобы не топорщился.
Я ставлю в середину целлофана стул.
– Денис, сюда иди.
Он садится, я снимаю с него наручники, прошу завести руку за спину и снова надеваю их.
Я отхожу от Дениса, снимаю пиджак, рубашку и остаюсь в майке с коротким рукавом. Ночь сегодня прохладная, и кожа сразу покрывается мурашками. Освобождаю карманы брюк, выкладывая на стол телефон, ключи, зажигалку и сигареты, с неудовольствием отмечая, что пачка на исходе и ее может не хватить даже на пару часов работы.
Я открываю дверь комнаты, зову не успевшего уйти Нарцисса и прошу его оставить пачку сигарет под дверью. Выуживаю сигарету из старой пачки, без нужды катаю ее в руках и закуриваю. Окон не открываю. Мне нравится, когда в комнате накурено так, что режет глаза. Тогда я чувствую себя дома.
– Тут вот какая штука, Денис. Вы же, наркоманы, агрессивные все. Вот и сегодня, когда я попытался арестовать тебя, ты на меня набросился. Птица подтвердит. Ну, и подрались чуть-чуть.
Сделав глубокую затяжку, я склоняюсь над Денисом. Он выдерживает мой взгляд.
Приподнявшись, я чуть расставляю ноги и сгибаю их в коленях, так, чтобы мне было удобнее с ним работать. Бью, не оставляя следов. Привычка.
Когда от очередного удара Денис закашливается, не может дышать и давится собственной слюной, краснеет, на лбу и шее у него вздуваются вены, а из ноздри вылетает сопля, я отхожу к столу и выбиваю из пачки новую сигарету.
– Что ты пишешься за него? – искренне удивляюсь я. – Он тебе кто, друг, брат? Денис, Вернер тебя, случись что, слил бы не задумываясь. Да даже не случись – прошло бы времени чуть-чуть, ты слегка бы приподнялся – и он бы тебя убрал с арены, потому что вы умные оба, а он не терпит умных рядом. Ты понимаешь, что ты рядом с ним был обречен? Я – твой единственный шанс выйти, Денис. Или ты сливаешь мне Вернера, или я тебя в тюрьму везу.
– Да везите вы куда хотите, я вам все уже сказал, – едва слышно произносит Денис, и от его тихого голоса у меня окончательно срывает башню.
– Везти, – говорю я, ощущая, как от гнева дрожат пальцы и голос, – везти, говоришь? Да никуда я тебя не повезу, я тебя здесь убью, на хер! Я… Денис, я тебя спасти хочу, я тебе руку протягиваю, что же ты плюешь в нее, а?
И я луплю его ногой в грудь, он падает, а стул под ним трескается. Он лежит на полу, пытаясь свернуться зародышем, но это не спасает Дениса, потому что я начинаю даже не бить, а топтать его. Денис кряхтит, кашляет, охает и уже вряд ли способен воспринимать происходящее – и слава богу, потому что тогда бы он увидел, что я плачу.
Я выбегаю в зал, хлопнув дверью. Здесь пусто, белые пластиковые стулья перевернуты на столы и смотрят ножками вверх, а у двери на полу, покоится оставленная Нарциссом пачка «Мальборо».
Я сажусь на пол, прислонившись спиной к стене, срываю с пачки обертку, и после первой затяжки меня посещает удивительное чувство покоя. Весь свой гнев, всю боль, желчь и ненависть я выплеснул на Дениса – я слышу из-за двери его слабые стоны, и теперь в моей голове сложилась четкая картинка того, как сделать парня своим.
– Будешь курить? – После его отказа я закуриваю сам. Похоже, сегодня будет побит мой собственный рекорд в три пачки в день. – Сынок, ты пойми… В городе с начала года – семьдесят смертей от героина. Все – молодые люди, до двадцати пяти, ровесники твои. Тебе все равно?
Денис не отвечает. Он пытается сесть, но охает и морщится – не исключаю, что во время вспышки я что-то сломал ему.
– Молодые парни гибнут. Денис, это так страшно… Гниют изнутри, не пожив. Страшно и нелепо, ну неужели тебе совсем наплевать?
Я опускаюсь перед ним на корточки и снимаю наручники. Его руки затекли настолько, что он не сразу может выдвинуть их вперед и стонет, морщась от боли.
– Одевайся, Денис, поехали.
Мы снова в пути. Мне даже не надо смотреть на Дениса, чтобы отгадать его настроение. Он убеждает себя в том, что главное – перетерпеть. Подождать какое-то время и не сломаться от побоев, унижений, психологического прессинга и угроз. Это потому, что ты молодой, Денис. Ты еще видишь жизнь в биполяре – добро, зло, белое, черное и прочая муть. Не бывает так. Все настолько переплетено, что добро оказывается злом и наоборот, зависит лишь от точки зрения. И нет никакой искупающей логики в событиях жизни, и если тебе сегодня плохо, это никак не означает, что завтра будет хорошо. В большинстве случаев завтра будет еще хуже.
Я принимаю правее и разворачиваюсь на отстроенной недавно развязке. Мне нравится этот участок дороги. Вдоль шоссе по обеим сторонам протянулось ровное полотно степи с низкой травой. Горящий неоном островок заправок выглядит таинственным и чужеродным, как сбившийся с пути и совершивший аварийную посадку инопланетный звездолет.
Чем интересна наша трасса – через нее в московском направлении идет весь юг – Ростов, Сочи, Краснодарский край. Открыли ее совсем недавно, не больше двух лет назад, но с первого дня работы она стала обрастать всевозможными прилипалами, подобно пузу гигантского кита.
На еще вчера девственно чистую прямую трассы гирляндой нанизались шашлычники и проститутки; замотанные в платки сгорбленные бабки с пирожками в корзинках и чумазые патлатые цыганские подростки с коробанами травы в лоховских напоясных сумках. Вскоре трасса превратилась в вытянутый на много километров рынок, способный удовлетворить запросы самого взыскательного покупателя. Как говорит один из моих коллег, тоже майор, если постараться – на Краснодарке можно купить мир – хижинам, мороженое – детям, Аллаху – Акбар.
С наступлением ночи пространство вдоль трассы почти пустеет. Почти.
