Уже наступила полночь. Офицеры раздували уголья, готовясь согреться чайком. Шагах в двухстах от батареи, внимательно наблюдая за чайником, сидел Ермолов. Вдруг послышался конский топот и показалось в темноте несколько всадников; на одной из лошадей сидели двое. Раздался голос Сеславина:
– Где Алексей Петрович?..
В темноте партизаны сперва не узнали Ермолова и на первый его оклик: «Кто там?» – отвечали: «Наши». Затем появился Сеславин, ведя с собой рослого и стройного французского гвардейца в синем щегольском мундире с красными отворотами и в медвежьей шапке с белыми кистями.
– Наполеон с главными силами следует к Боровску по новой Калужской дороге, – доложил Сеславин.
Фигнеру не удалось перейти реку Лужу, тщательно охраняемую неприятельскими пикетами; Сеславину посчастливилось больше, и, оставив за Лужей свой отряд, он с горстью партизан пробрался до Боровской дороги сквозь лес, где на деревьях еще было немного листвы. Отсюда наблюдал он за движением неприятельских колонн, следовавших одна за другой к Боровску. Сеславин высмотрел и самого Наполеона, окруженного маршалами и гвардией.
Страшное зрелище представляла собой французская армия. Войска, шедшие в авангарде, сохраняли еще воинский вид и порядок, но артиллерия и некогда знаменитая гвардейская кавалерия, съевшая своих лошадей и спешенная, выглядели жалко. Арьергард же и вовсе напоминал банду разбойников после удачного грабежа. На несколько верст тянулась вереница карет, фур, богатых экипажей. Тут были и трофеи в виде русских, турецких и персидских знамен, и гигантский крест с колокольни Ивана Великого, и бородатые крестьяне, которые шли, задыхаясь под тяжестью навьюченной на них добычи и сами составляя часть ее….
Не довольствуясь увиденным, Сеславин выхватил из колонны старой гвардии унтер-офицера, связал его и доставил в Аристово.
Пленный показал, что в шести верстах от Фоминского расположились на ночлег корпус Нея, две дивизии гвардии и Наполеон, что войска уже пятый день как выступили из Москвы, в которой, кроме больных, никого не осталось. Таким образом, открылся замысел Наполеона: проскользнуть мимо левого фланга русской армии и тем самым выпутаться из сетей, расставленных ему Кутузовым при Тарутине, открыть себе беспрепятственный путь к Днепру, по краю, не разоренному войной.
Известие было столь важным, что Ермолов, приказав тотчас отряду подыматься и становиться в ружье, отправился на квартиру Дохтурова. Этот бесстрашный, но далеко не проницательный генерал пришел в крайнее замешательство. Он не решался продолжать движение к Фоминскому из опасения наткнуться на главные силы неприятельской армии и вместе с тем боялся отступлением из Аристова навлечь на себя гнев Кутузова за нарушение его повелений.
«В этот решительный момент, – рассказывает Денис Давыдов, – Ермолов, как и во многих других важных случаях, является ангелом-хранителем русских войск. Орлиный взгляд его превосходно оценил все обстоятельства, и он именем главнокомандующего и в качестве начальника главного штаба армии приказал Дохтурову спешить к Малоярославцу».
Приняв на себя всю ответственность за неисполнение предписаний фельдмаршала, Ермолов послал к нему дежурного по корпусу штаб-офицера Волховского, которому было поручено лично объяснить причины, побудившие изменить направление войск, и убедительно просить Кутузова поторопиться с прибытием армии к Малоярославцу.
Не доверяя быстроте своего коня, Волховский взял с собой для перемены еще две лошади и, мчась с возможной прытью, глубокой ночью прискакал в Леташовку к Коновницыну. Тот вместе с полковником Толем немедленно понес Кутузову привезенное донесение и через несколько минут по приказанию фельдмаршала ввел в избу Волховского.
Кутузов сидел на постели в сюртуке, потому что на войне никогда по ночам не раздевался. Радость сияла на его лице.
– Скажи, друг мой, – спросил он посланного, – что за событие, о котором привез ты мне весть? Неужели воистину Наполеон оставил Москву и отступает? Говори же скорей, не томи сердце, оно дрожит!..
Волховский подробно доложил о происходившем. Когда он кончил рассказ, Кутузов, содрогаясь от слез, оборотился к висевшей в углу иконе:
– Боже, создатель мой! Наконец Ты внял молитве нашей! С сей минуты Россия спасена!
Он приказал Дохтурову употребить все способы для скорейшего перехода из Аристова к Малоярославцу и отправил ему тотчас усиленным маршем четыре казачьих полка; Платову повелел идти туда же со всеми казаками и ротой конной артиллерии. Армии приказано быть готовой к выступлению.
Настало 12 октября, день, обильный величайшими последствиями, когда была поставлена преграда дальнейшим наступательным действиям завоевателя и началось сокрушение исполинского могущества, добытого шестнадцатилетними победами.
8
Малоярославец был объят пожаром. С обеих сторон ни на минуту не прекращалась ружейная и пушечная пальба. Казаки за цепью пехоты стояли в линии перед пылающим городом, из пламени которого, словно адские тени, выскакивали итальянцы и задирали русских стрелков. В Малоярославец вошла дивизия генерала Дельзона из корпуса вице-короля Италии Евгения.
Город уже пять раз переходил из рук в руки.
Лишь только Ермолов отослал гонца к Кутузову, как сам ночью с конно-артиллерийской ротою Никитина поскакал к передовому отряду Дорохова, чтобы своими глазами удостовериться в справедливости полученных сведений. Через молодой березняк, еще сохранивший лист, Алексей Петрович достиг перед рассветом обширной поляны, которая простиралась от Боровска до Малоярославца. Вскоре горизонт со стороны Боровска зачернел неприятельскими войсками. Узнав от пленных, что Наполеон должен в тот же день обедать в Боровске, Ермолов бросился в Малоярославец, перед которым уже находились три батальона итальянцев.
Малоярославец, уездный город Калужской губернии, расположен на правом, возвышенном и крутом берегу реки Лужи. Он запирал собой несколько дорог: новую почтовую из Москвы через Боровск на Калугу, проселочные из Тарутина через Спасское, из Серпухова через Черную Грязь и из Медыни, лежащей на пути между Юхновом и Можайском. Дохтуров, устроившись лагерем позади города, поручил защиту его Ермолову, которого подкрепил пехотой. Два раза русские брали Малоярославец и оба раза были выбиты из него.
Безуспешность атак заставила Ермолова открыть мощный артиллерийский огонь, а легкие пушки подкатить к самой окраине города. Штабс-капитан Горский повел свою батарею рысью, хотя лошади и были утомлены. Не доезжая до Малоярославца, батарея заняла позицию на левой стороне Калужской дороги.
Горский приказал заряжать орудия картечью. Неприятель был уже совсем близко. Первый выстрел уложил целый ряд итальянцев. Потом загремели выстрелы второй, третий, четвертый. Все они были очень меткими, и в рядах итальянцев произошло замешательство. Адъютант Ермолова капитан Поздеев, сидевший на колокольне, умело корректировал стрельбу русских батарей.
На левый берег Лужи прибыл вице-король Италии Евгений. Он приказал ввести в бой все три дивизии своего корпуса. Перед полуднем в город, куда Ермолов посылал один полк за другим, вступила с севера дивизия Брусье. Вслед за егерями, удерживавшими часть Малоярославца, с неимоверной быстротой явились Софийский и Либавский полки. Ермолов приказал нижним чинам не заряжать ружья и без крика «ура!» ударить в штыки. Неприятель был сбит и преследовался до центра города, где полковник Никитин со своей конно-артиллерийской ротой занял на возвышении кладбище и учредил батарею. На улицах загорелось самое упорное сражение, но победа не склонялась ни на ту, ни на другую сторону.
Для действия конницы в городе не было места, и она оставалась охранять броды и дорогу к Спасскому, откуда должны были прийти части главных сил. Ермолов отправил навстречу Кутузову генерал-адъютанта Орлова-Денисова с убедительнейшей просьбой спешить к Малоярославцу.
Сам французский император приехал к Малоярославцу в полдень и остановился на левом берегу Лужи. Окинув взором место битвы, он приказал навести понтонный мост выше города. Но главное его внимание было обращено не столько на сражение, сколько на левую сторону, к Спасскому, откуда мог прийти
