конечно, не проснется вовеки. 16 августа Ермолов получил от Мирза-Шефи бумагу, где было объявлено, что шах приязнь русского государя предпочитает пользе, которую мог бы получить от приобретения земель.
8
Зрелище безграничного произвола и деспотизма в Персии глубоко потрясло Ермолова. Воспитанный на идеях французских просветителей и русского вольномыслия в кружке Каховского, сам никогда не ронявший человеческого достоинства перед русским царем и его временщиками, он пылко и страстно выразил свое возмущение, записав в дневнике: «Тебе, Персия, не дерзающая расторгнуть оковы несноснейшего рабства, которые налагает ненасытная власть, не знающая пределов… где нет законов, обуздывающих своевольство и насилие; где обязанности каждого истолковываются раболепным угождением властителю; где самая вера научает злодеяниям, дела добрые никогда не получают возмездия; тебе посвящаю я ненависть мою и прорицаю твое падение». Ясно, что речь шла не о Персии и ее народе, но об уродливом общественном устройстве, сохранившем все пороки средневекового азиатского деспотизма.
8 февраля 1818 года чрезвычайно милостивым рескриптом Ермолов за успешное выполнение возложенного на него дипломатического поручения был произведен в генералы от инфантерии.
Глава вторая
Проконсул Кавказа
1
Центром управления огромным краем была древняя, насчитывавшая едва ли не полторы тысячи лет столица Грузии Тифлис.
Ермолов полюбил этот пестрый и шумный город, город-феникс, десятки раз поднимавшийся из пепла наперекор опустошительным, кровавым нашествиям завоевателей, не оставлявших порою от него камня на камне. Бродя утром без охраны, с неразлучным бульдогом, улочками Тифлиса, любуясь церковью Святого Давида, висящей орлиным гнездом на уступе отвесной скалы Мта-Цминда, над живописным лабиринтом городских садов, он размышлял о превратностях истории, о бурных и трагических событиях, память о которых хранил камень.
Он вспоминал о пророке Иезекииле, по преданию, именовавшем Тифлис Тоболом или Туболом, о грузинском царе Вахтанге Горгасале, перенесшем сюда из Мцхеты столицу Грузии, и о другом властителе – Гураме Багратиде, при котором город дивно изукрасился дворцами и храмами. Он мысленно перебирал имена завоевателей, предававших Тифлис мечам и пожарам: персы, хазары, византийцы, арабы, сельджуки, монголы, снова персы…
В правление царицы Русудани хоросанский султан опустошил всю страну, перерезал почти всех тифлисских жителей и до основания разрушил церкви; число жертв этого погрома доходило до ста тысяч. Свирепый Тимурленг (Тамерлан), покидая разоренный город, повелел собрать всех подростков и пустил на них конницу. На том месте, где были затоптаны дети, воздвигнута Калоубанская церковь.
С благодарностью жители Тифлиса, как и вся Грузия, помнили 1783 год – год добровольного присоединения Картлийско-Кахетинского царства к России, когда в город вступили русские войска…
Ермолов проходил мимо немногочисленных казенных зданий нового города и углублялся в особенно любимую им старую часть Тифлиса, разглядывая разноязычную шумную толпу Майдана.
Тут все кишело от множества людей, лошадей и ишаков, тут встречались жители чуть ли не со всего Востока. Здесь были абхазцы, черкесы, кабардинцы, сваны, шапсуги, осетины – оборванные, чуть не в лохмотьях, зато с дорогим оружием, украшенным серебром. Ермолов знал, что у абхазца черкеска гораздо короче, чем у соседа-адыгейца, а башлык он обвивает вокруг шапки в виде чалмы, чего никогда не делает черкес. Кроме того, черкес носит белый башлык, а абазинец и абхазец – черный или коричневый.
Вот перс, с огненной, окрашенной хной бородой, едет на ослике, болтая длинными ногами; вот дородный армянин в туземной чохе и московском картузе подсчитывает на ходу прибыль от проданных товаров; вот мулла в белой чалме, закатив глаза, бормочет под нос суру из Корана. А вот водовоз – тулухчи медленно продвигается со своей лошадью, нагруженной бурдюками с водой. Ослики тащат дорогой здесь древесный уголь, зелень, фрукты. А рядом портные, поджав ноги, с нитками в зубах, деловито шьют черкески, снимают мерки, утюжат, стегают, а заказчики так же хладнокровно снимают с себя при всем честном народе шаровары и бешметы. Цирюльник мылит щеки и подбородок грузину-франту или громко стрижет ножницами, перебрасываясь соленой шуткой с соседями и прохожими. Базар гостеприимен и открыт для каждого: это и лавка, и клуб, и дом родной…
Миновав Майдан, Ермолов проходил мимо славных тифлисских бань и направлялся к древнему Сионскому собору, начатому еще Вахтангом Горгасалом и подвергавшемуся бесчисленным разрушениям. Тут он входил в прохладный полутемный храм и останавливался над скромной могилой князя Цицианова, вероломно убитого Гуссейн-Али-ханом Бакинским во время переговоров в 1806 году. Впрочем, под плитой покоилось лишь тело грозного князя: голова его была послана Гуссейном в качестве подарка персидскому шаху Баба-хану в Тегеран…
Ермолов часто размышлял о трагической судьбе Грузии, рассеченной на два царства – Картлийско- Кахетинское и Имеретинское – и четыре княжества – Гурию, Мингрелию, Сванетию и Абхазию. Он давно, еще с зубовского похода, понял, что только Россия могла спасти эту страну, как и древнюю Армению, от угрозы персо-османского истребления. Недаром грузины так тянулись к своему великому северному соседу и столько выходцев из Грузии отлично зарекомендовали себя на русской службе уже в XVIII веке – генерал А.А.Багратиони, служившие по ведомству Коллегии иностранных дел Г.Хвабулов, А.Моуравов, С.Лошкарев. С Россией навсегда связали свою судьбу и свое творчество писатели и поэты Давид Гурамишвили, Мамука Бараташвили, Дмитрий Багратиони. Единственная грузинская типография после 1724 года существовала на русской земле, в подмосковном селе Всехсвятском.
А сколько грузин прославили честь и независимость России на полях сражений с Наполеоном! Как опытен и храбр был генерал от артиллерии князь Яшвиль! А добрый учитель и старший друг Ермолова Багратион? Разве забудет когда-нибудь проконсул Кавказа князя Петра Ивановича, этого суворовского чудо-богатыря и замечательного полководца! Кто знает, может быть, здесь, в этих скрытых густой зеленью домиках с террасами, среди этой толпы, подрастает новый полководец Багратион или новый поэт Давид Гурамишвили!..
Ермолов любовался красавцами картвелами – сильными, ловкими, подвижными – и подмечал черты их привлекательного характера. Грузины, как правило, были честны, впечатлительны, способны к самопожертвованию, доверчивы, добродушны, гостеприимны. Эгоистическая жилка как бы вообще отсутствовала в их натуре. Они поражали его общительностью, веселостью, открытостью, склонностью к удовольствиям и легковерием.
«Веселый и добрый народ… – думал наместник, возвращаясь с бульдогом в свой низкий одноэтажный дом. – Только недостаточно энергичны и предприимчивы. А дел в Грузии – край непочатый…»
Главнокомандующего Отдельным Грузинским (с 1820 года – Отдельным Кавказским) корпусом очень заботило то, что осуществлять бесчисленные административно-хозяйственные и военные преобразования приходилось почти не имея для этого годных помощников. Большинство русских чиновников, прибывавших в Грузию, были людьми сомнительной нравственности, испорченной репутации, алчными и корыстолюбивыми. Отбросы служивого сословия дворянской империи, они принесли с собой в Грузию казнокрадство, взяточничество, чудовищную волокиту, продажность низших и произвол высших должностных лиц.
При беспрерывных военных действиях с горцами, сопряженных с неимоверными трудностями, Ермолов постоянно боролся с разными злоупотреблениями, нерадивостью и оплошностью подчиненных ему служащих. Обновлять состав свежими, лучшими силами было чрезвычайно трудно, так как по доброй воле мало кто из порядочных людей ехал на гибельный Кавказ, С теми, кто недобросовестно исполнял службу, кто наносил ущерб государственным интересам Алексей Петрович расправлялся сурово. Иногда, если не помогало строгое слово внушения, он разговаривал с провинившимся с глазу на глаз при содействии
