— Я рад тебя видеть, — сказал он.
— Здесь все были рады. Болдог чуть не прослезился.
— Давно мечтал скрестить с тобой меч, — поддел Илльо, и горец вскинул голову.
Есть! Попал.
— У тебя будет случай, — широко улыбнулся Гортхауэр. — Пойти танцевать с мечами можно хоть сегодня, через час — другой после трапезы.
— А зачем ждать? — вдруг сказал Илльо. — Я, например, не хочу есть.
— Я тоже, — Берен поднялся одновременно с ним. — Пойдем.
Илльо взглядом спросил разрешения у Гортхауэра и тот кивнул: можно. Эрвег не смог устоять перед соблазном посмотреть, и, само собой, увязалась Даэйрэт. К ним присоединилась и Тхуринэйтель.
Дорога в зал для занятий была Илльо знакома — он застал этот зал еще таким, каким его покинули эльфы, и проследил за тем, чтобы там ничего не изменилось. Чтобы орки не тронули деревянных болванов на цепях, не разворовали затупленные учебные мечи и не загадили пол. Им здесь вообще не давали воли — Гортхауэр, штурмуя этот замок, хотел его взять целым и невредимым, со всеми запасами и сокровищами.
Илльо никому не уступил первенства. Он выбрал длинный и тонкий эльфийский меч, и, еще не глядя на Берена, знал, что тот выбрал такой же. Этот зал не обогревался ничем, кроме тепла разгоряченных поединками тел, и сейчас в пустом и полутемном помещении было холодно; с дыханием из губ вырывался пар, но Илльо сбросил куртку и рубашку, чтобы они не пропахли потом, и то же самое сделал Берен. На его груди и животе было несколько синяков — кто — то недавно бил его под вздох. Похоже, двигаться ему это не мешало. Гортхауэру действительно пришлось обойтись с ним жестко — но в целом ему посчастливилось: Илльо встречал людей, с которыми Гортхауэру пришлось обойтись еще жестче. Хорошо, если через месяц лечения они вставали на ноги. Что поделать, война есть война.
— Шлемы, наручи? — спросил Илльо.
Берен пожал плечами.
— Что мы, щенки?
Илльо обрадовался. Он не любил на учебном круге пользоваться защитными приспособлениями. Лучше все время сражаться так, словно доспехов, даже самых легких, на тебе нет. А Берен едва ли настолько неумел, чтобы убить его случайно и настолько глуп, чтобы убить его нарочно.
С первых же звонких ударов он понял: перед ним мечник далеко не средней руки. Берен двигался быстро, наносил удары сильные и хлесткие, Илльо отбивал их не без труда. Отбивал и радовался тому, какой хороший противник ему достался. Он умел радоваться таким вещам.
По его знаку Эрвег отпустил с крюка первого болвана. Без предупреждения, без слова — но Берен вовремя заметил несущуюся к нему тень и увернулся. Отразил два выпада Илльо — болван понесся обратно на закрепленной в потолочной балке цепи. Берен шатнулся, пропуская его перед собой, и, восстанавливая равновесие, ударил по нему мечом. Потом отскочил и держался так, чтобы болван раскачивался на пути Илльо, мешая тому сражаться.
Эрвег и Даэйрэт отпустили еще двух болванов — те были закреплены в других местах и раскачивались по другим линиям. Совместное движение всех трех стало настолько непредсказуемым, что Илльо первым пропустил одного и получил вскользь по левому плечу. Упав в опилки, он тут же откатился подальше: Берен не собирался великодушничать, позволяя ему встать; а впрочем, по неписаным правилам учений в Аст — Ахэ так и должно было поступить: ведь в настоящем бою тоже не будет игр в благородство. Откатившись, Илльо вскочил и снова кинулся в атаку. Тени метались в такт рывкам факельного пламени. Клинки разбрасывали искры. У обоих противников было уже по два поражения. Берен нападал очертя голову. Неужели он и в настоящем бою держится правила „лучше два трупа, чем ни одного“? Едва ли. Так он не протянул бы в одиночку четыре года.
Манера боя у него была похожа на эльфийскую — что неудивительно — однако он больше, чем эльфы, полагался на рубящие удары. Эльфы только в общей свалке рубили сплеча, в поединке они предпочитали глубокие колющие выпады, нацеленные в сочленение доспехов. Если такой удар поражал насмерть — то смерть была мгновенной, если он ранил, рана выходила чистой и легкой. А в рубке острый меч размашистым ударом кромсает все: доспехи, плоть, кости… И хорошо, если быстро истекаешь кровью — а ведь можно умирать часами…
Но колющий удар — это роскошь, которую может себе позволить только мастер. Берен был мастером, но не был любителем роскоши. Ему было все равно, как достать противника, главное — достать. Действенность подобных ударов он когда — то познал на себе: от плеча через всю грудь тянулся шрам.
Однако же уставать он начал первым. То ли беседы с Гортхауэром не прошли так просто, как он поначалу показывал, то ли он скверно выспался, потому что начал сбиваться с дыхания. Чтобы не унижать его поражением, Илльо прекратил поединок. Закончить вовремя, так, чтобы никому не было обидно — тоже искусство.
Когда Берен ставил меч в прорезь стойки, Илльо увидел на его спине старые рубцы и свежие синяки: широкие и длинные, как от дубины. Илльо понял горячность, с которой противник кидался вперед: тот знал, что быстро ослабеет от боли.
— Это было прекрасно, Беоринг, — Эрвег несколько раз хлопнул в ладоши. — И я хочу.
— Как — нибудь в другой раз, — проворчал Берен, надевая рубашку. — Благодарю тебя, Илльо.
— И я тебя, — рыцарь Аст — Ахэ улыбнулся.
Вчетвером они поймали и снова закрепили под стенами всех болванов.
— Ну что, мы вернемся к ужину или подождем, пока все совсем остынет? — недовольным голоском спросила Даэйрэт.
За ужином Беоринг был чуть — чуть дружелюбней. Илльо не знал, как его взяли, но легко было догадаться: захват и допрос оказались унизительными, и воин почувствовал себя никчемным. Чтобы воспрянуть духом хоть немного, ему требовалось ощутить ладонью тяжесть пусть и учебного, но клинка — и в поединке с настоящим противником выбить из себя накопившуюся глухую ярость.
Но теперь испортить обед решил Эрвег.
— Ты знаешь, кто мы? — спросил он, когда все ели мясо. — Ты когда — нибудь убивал таких, как мы?
Берен прожевал и кивнул:
— Я убил четверых ваших.
— Ты, наверное, не помнишь среди них золотоволосого юношу, почти мальчика…
— Я помню каждого, кого убил, — тихо сказал Берен. — Орки не в счет. Этот золотоволосый погиб от удара в лицо, так?
Эрвег сжал в кулаке свой кусок хлеба.
— Да.
— Рубился он как большой, — Берен налил себе пива. — И убил его не я, а Хаталдир. Тоже совсем зеленый. Когда вы загнали нас в леса, ему и семнадцати не сравнялось.
— Артаир был моим побратимом.
— Я схоронил двоих побратимов. Если не говорить о братьях и об отце.
Илльо поймал взгляд Ортхэннера, сидящего во главе стола. Тот слегка пожал плечами: „Я же говорил…“ Когда Берен и Тхуринэйтель удалились, Гортхауэр наконец — то объяснился.
— Я знаю, вы все удивляетесь, как он оказался здесь, этот человек. Я и сам удивился, когда орки привели его две недели назад. Его схватили не так далеко отсюда, он шел на север. Орки… ну, вы знаете, что такое орки. Однако им не удалось заставить его говорить. Это сделал я. Вы знаете, что эдайн воображают меня чудовищем — смердящим ходячим мертвецом. Когда Тхуринэйтель лечила его, а я приходил — он еще не знал, кто я такой. Молчать он просто устал, и поведал мне свое горе, рассчитывая, что когда Тху — то есть, я, — узнает, кто он, и зачем идет на север — то казнит его немедля.
Гортхауэр обвел всех взглядом.
— Мы знаем, что осенью он пропал из Дортониона. Оказывается, ему удалось пересечь Горы Страха и Дунгортэбскую пустошь. Его приключения по ту сторону гор еще удивительней, чем то, что он творил по эту. Случай занес его в потаенное королевство Дориат…
— Не может быть! — вырвалось у Даэйрэт.
