– А ты не мог привезти просто живое войско? Мне кажется, это было бы проще.
– Привезти на остров вооруженных людей – это все равно что пригласить сюда тех, кто желает напасть. И они напали бы, не сомневайся...
– Ты уверен? Ты уверен, что кто-то посмеет напасть на Хед? Наверное, брат, ты потерял рассудок.
– Наверное. – Это слово, казалось, пропало среди истертых камней. – Я больше ни в чем не уверен. Я просто боюсь, я страшно боюсь за все, что люблю. А знаешь, какой простой и важной вещи я так и не смог научиться у Гистеслухлома в недрах горы Эрленстар? Я не научился видеть в темноте.
Элиард повернулся, и Моргон увидел, как слезы текут по его лицу.
– Прости меня, брат, я ору на тебя, но даже если бы ты силой вырвал у меня землеправление, я бы по- прежнему слепо доверял тебе. Может быть, ты все-таки останешься здесь? Прошу тебя, останься, а? Пусть волшебники придут к тебе. Пусть придет Гистеслухлом. Тебя, как пить дать, убьют, если ты снова покинешь Хед.
– Нет. Я не умру.
Моргон обнял Элиарда за шею и крепко прижал к себе.
– Я слишком любознателен. Мертвые не будут тревожить земледельцев Хеда, клянусь тебе. Едва ли вы их вообще заметите. Они подчиняются только мне. Я показал им кое-что из истории нашего мирного Хеда, и они принесли присягу, что защитят здешний мир.
– Ты подчинил их.
– Мэтом перестал держать их под надзором, вот они и распоясались – иначе бы я о таком и не подумал.
– Как ты добился повиновения мертвых из Ана?
– Я способен смотреть на мир их глазами. Я понимаю их. Пожалуй, даже слишком хорошо понижаю.
Взгляд Элиарда пронзил Моргона.
– Ты чародей, – ахнул он, но Моргон только покачал головой.
– Ни один чародей, кроме Гистеслухлома, никогда не касался землезакона. Я просто могуществен в отчаянии.
Он оглянулся на Рэдерле. Привыкшая к неожиданным взрывам чувств в доме своего отца, она сидела, не поднимая глаз. Тристан безмолвно смотрела на молоко в кувшине. Моргон коснулся ее темных волос; лицо ее поднялось к нему – бесцветное, как будто замерзшее.
– Прости меня, – прошептал он. – Прости. Я не собирался, вернувшись домой, тут же затевать ссору.
– Ничего страшного, – сказала она миг спустя. – Это то единственное, что у тебя выходит так же, как раньше. – Она поставила кувшин с молоком и встала. – Принесу-ка я метлу.
– Я сам.
Лицо ее озарилось улыбкой.
– Прекрасно. Можешь заодно и подмести. А я пока принесу еще еды. – Она, колеблясь, дотронулась до его ладони, покрытой шрамами. – А потом ты расскажешь, как ты превращаешься.
Он рассказал им об этом после того, как подмел пол. И с лица Элиарда, слушавшего его, не сходило недоверчивое изумление, особенно после того, как Моргон рассказал о том, что он чувствует, когда превращается в дерево. Он обшарил свой мозг, чтобы рассказать им как можно больше разных разностей, которые помогли бы им хотя бы ненадолго забыть о самом ужасном в его странствиях. Он описывал им, как мчался через северные пустыни в образе тура, когда в мире для него существовали лишь ветер, снег и звезды. Он поведал о дивных красотах Исигского перевала и дворе короля-волка с дикими зверями, свободно бродившими по тронному залу, о туманах и внезапных бурях, о болотах Херуна. На какое-то время он и сам забыл о своих муках, ибо неожиданно открыл в себе любовь к диким, суровым и прекрасным уголкам Обитаемого Мира. О времени он тоже забыл, пока не заметил, как луна начала спускаться к горизонту и заглядывать сверху в одно из окон. Тогда только он увидел, что в глазах Элиарда улыбка сменяется тревогой, и сказал:
– Я совсем позабыл о мертвых.
– Еще не светает, – заметил Элиард нарочито сдержанно.
– Знаю. Но корабли подойдут к Толу из Кэйтнарда один за другим, лишь только я дам команду. Не беспокойся. Ты не увидишь мертвых, но тебе надлежит быть там, когда они ступят на Хед.
Элиард неохотно поднялся, выдубленное непогодой лицо его было белее мела.
– Ты будешь со мной?
– Да.
Они вышли из дома все вместе и отправились к Толу, вниз по дороге, пустой и бледной, словно лезвие ножа, меж темными хлебами. Шагая рядом с Рэдерле, сплетая ее пальцы со своими, Моргон чувствовал, насколько она все еще напряжена и насколько устала от их долгого и опасного путешествия. Когда они подходили к Толу, она угадала его мысли и улыбнулась.
– Я оставила одну безмозглую семейку ради другой.
Луна, сиявшая в три четверти, уже опустилась, словно желая полюбоваться Толом. За черным проливом виднелись два сощуренных огненных глаза: предупреждающие огни на мысах Кэйтнардской гавани. Сети висели над песком серебряными паутинами, вода с тихим шелестом лизала пришвартованные лодчонки.
Бри Корбетт негромко окликнул их, свесившись через корабельные поручни:
