Квинт суетливо рванулся к изголовью кровати и вынул бутылку рома. Сидя на полу, он с жадностью глотнул прямо из горла, оторвался, набрал воздуха и опять глотнул.
Взгляд у него стал тверже, когда он наконец посмотрел на Майкла.
– Так вы хотите знать правду, а? – спросил он с усмешкой.
– Если вы знаете ее.
– Может, вам не понравится то, что вы услышите.
– Позвольте мне судить об этом. И если я узнаю, что вы мне солгали, вас ждет тюрьма за воровство. А может быть, и виселица за убийство.
Квинт злобно улыбнулся; от рома его уверенность возросла.
– Вот услышите, чего я вам расскажу, и не захотите отправить меня в тюрьму. И еще с радостью заплатите мне, чтобы я молчал.
Майкл выжидательно смотрел на него, лицо его было непроницаемым.
– А вы знаете, что миссис Ханна ждет ребенка? – спросил Квинт.
– Так я понял.
– А вы знаете, что это ваш отпрыск?
Майкл насторожился.
– Откуда вам это известно?
– А девчонка мне сама об этом сообщила! – проговорил Квинт злорадно.
Майкл всячески пытался скрыть от Квинта свою реакцию, но чувствовал, как всего его охватывает радость. Ханна носит его ребенка! Но вслед за этой мыслью явилась и другая, омрачившая радость, – почему же тогда она уехала?
Квинт опять присосался к бутылке. Потом вытер рот. Подумал немного и спросил, протягивая бутылку Майклу:
– Хотите глотнуть, молодой Вернер?
– Я не пью с подонками!
– Вот узнаете кой-чего, сразу захотите…
– Поторапливайся, ты! – нетерпеливо воскликнул Майкл.
– С радостью, молодой Вернер. – Квинт присел на край кровати. – Сейчас расскажу правду про Ханну Маккембридж и ее папашу. Услышите эту правду – и больше не захотите, чтобы имя Вернеров связывали с девкой, которую когда-то звали Ханна Маккембридж…
Часть четвертая
Ханна
Глава 21
Ханна допела песенку под грохот аплодисментов и крики многочисленных мужчин и нескольких женщин, сидящих на скамьях и стульях, которые занимали более двух третей зала ее кабачка «Четверо за всех».
Песенка была новая, в этот вечер она исполнялась впервые. Когда гибкие пальцы Андре замерли на клавиатуре клавесина и аплодисменты стихли, Ханна сделала легкий поклон публике.
– Благодарю вас, леди и джентльмены, за ваши любезные аплодисменты. Мне бы хотелось представить вам моего аккомпаниатора, Андре Леклэра. Это он сочинил песенку, исполнить которую вы милостиво позволили мне…
Она сделала жест в сторону Андре, и тот, очень элегантный в бело-золотом одеянии, в напудренном парике собственного изготовления, поднялся со скамьи и подошел к Ханне.
– Мой дорогой друг и ваш любезный хозяин на оставшуюся часть вечера – Андре Леклэр!
Андре взял ее за руку. Послышались аплодисменты. Ханна еще раз слегка поклонилась, а Андре изящно склонился в легком поклоне.
Он прошептал ей под хлопки зрителей:
– Как всегда, дорогая леди, вы делаете честь моим жалким, стихам и музыке.
– Честь! – Ханна тихонько фыркнула. – Вы, Андре, просто обманщик! Сами знаете, что вы в страшном восторге от собственных произведений.
– Возможно, это и так, мадам, – пробормотал он, – но… скажем, приятный голос не умаляет их очарования. Не забудьте только, кто научил вас петь, дорогая Ханна.
Пряча улыбку, Ханна слегка подтолкнула его в бок. Когда аплодисменты стихли, из публики раздался возглас:
– Еще, еще!
– Прошу прощения. – Ханна подняла руки. – Мы даем за вечер только одно представление. Так у нас заведено. А теперь, с вашего разрешения, леди и джентльмены…
Она поклонилась в третий раз, гораздо ниже, так что публика вытянула шеи, кое-кто даже привстал, чтобы лучше рассмотреть смелое декольте платья, созданного Андре специально для нее.
Потом она сказала:
– Однако, разумеется, вы можете уговорить месье Леклэра сыграть вам что-нибудь.
После чего молодая женщина быстро ушла с маленькой сцены и поднялась на второй этаж по узкой лестнице, спрятанной за занавесом. В ее заведении комнаты на ночь не сдавались – весь второй этаж занимали спальни Ханны и ее друзей.
Поднимаясь по лестнице, она улыбалась, вспоминая совет, полученный от Андре, когда она только еще начинала петь и публика требовала продолжения.
– Всегда оставляйте их неудовлетворенными, дорогая леди. Обращайтесь с ними, как с любовником, дразните их и мучайте. Если они получат все сполна, то могут и не вернуться. Но если им будет хотеться еще, они непременно придут опять. Certainement! Certainement!
Как всегда, Андре оказался прав. Ханна громко рассмеялась. В их первом кабачке в Бостоне он ввел такое нововведение, что чуть было не навлек на них несчастье прежде, чем они успели начать по- настоящему…
Поднявшись наверх, Ханна заметила, что дверь в комнату Мишель слегка приоткрыта. Она осторожно открыла ее пошире и на цыпочках вошла в детскую. Там догорала свеча, а в кресле-качалке рядом с колыбелью дремала Бесс.
Внезапно она проснулась.
– Не беспокоиться, золотко, она спать.
Ханна все так же на цыпочках подошла к колыбели и постояла, глядя на спящее дитя. Ее дитя, ее и Майкла. Это был не сын, как надеялась Ханна, но все равно она была довольна. У девочки были медные волосы и длинные ресницы матери, однако темными глазами, а также чертами лица она больше походила на отца. Теперь малышка спала, и загнутые длинные ресницы, точно перышки, лежали на щеках.
Ханна осведомилась у Андре, какое французское имя соответствует имени Майкл.
– Мишель – хотя я еще не слышал, чтобы так называли девочек.
– Пусть будет Мишель. Мне хотелось, чтобы ребенок Майкла был мальчиком, но коль это не так…
Ханна смотрела на дочь, и сердце ее преисполнялось любовью. Если бы только Майкл мог ее увидеть! Ханна попыталась отогнать мысли об этом человеке. Шел 1721 год, был март. В Виргинии теперь весна, но здесь, в Новой Англии с ее суровый климатом, еще холодно. С тех пор как она в последний раз видела Майкла Вернера, минуло около двух лет; нельзя же всерьез полагать, что она все еще любит его, ведь столько времени прошло. Но в такие мгновения, как сейчас, глядя на их спящую дочь, она не могла не думать о Майкле.
Вздохнув, молодая женщина протянула руку и нежно отвела прядку волос, упавшую девочке на глаза. Ханна с трудом удержалась, чтобы не поцеловать малышку, боясь, что разбудит ее.
Обернувшись, она сказала шепотом:
– Иди ложись, Бесс. Уже поздно. Она будет спать до утра.
– Ты права, золотко. – И Бесс, зевая, поднялась. В детской стояла кровать, на которой спала старая негритянка; стоило Мишели издать самый слабый звук, как Бесс тотчас же просыпалась.
