человека? Мысль о Дэвиде пронзила Лилиа, как острый шип.
Почему, что бы ни случилось, она всех сравнивает с ним? Дэвид остался в прошлом, и не только потому, что их разделял океан. Кавика на Мауи, но столь же недостижим для нее отныне. Лилиа обречена доживать жизнь на Калаупапа, а если бы снова оказалась на родном острове, от нее бы шарахались, опасаясь заразиться. Она навсегда стала изгоем, а значит, подлый план Исаака Джэггара вполне удался!
Девушка вдруг поняла, что Калеб обратился к ней.
– Простите, я задумалась.
– Я говорил об иронии судьбы. Судите сами, подростком я мечтал стать врачом, потому что моя бедная матушка была слабого здоровья. В мечтах я видел себя даже не практикующим врачом, а великим исследователем, открывшим чудодейственное средство, панацею от всех болезней. Я воображал, что поставлю мать на ноги. Ничего подобного, конечно, не случилось. Прошли годы, и я снова оказался в точно таком же положении: на моих глазах медленно и мучительно умирает дорогой человек, а я бессилен помочь... – Он умолк, увидев людей, несущих самодельные носилки вверх по склону холма.
– Что это? – спросила Лилиа.
– Похоронная процессия, – горько усмехнулся Калеб. – Этот холм в незапамятные времена был вулканом, теперь же на дне кратера озеро, очень глубокое. Население Калаупапа делится на несколько групп, одна из которых хоронит своих мертвецов, сбрасывая в озеро. Я не одобряю этого, но и не вмешиваюсь.
Когда похоронная процессия проходила мимо, Лилиа не удержавшись бросила взгляд на тело и содрогнулась.
– Значит, здесь несколько групп, Калеб?
– Да, примерно четыре. Самую многочисленную составляют те, кто принял свой ужасный жребий безропотно. Такие потеряли всякий интерес к жизни и просто ждут, когда смерть облегчит им страдания. Кое-кто спешит сам оборвать свою жизнь, бросаясь в волны или отказываясь от еды.
Другая группа состоит из тех, кто встал на путь ярого фанатизма, полагая, что исступленная вера рано или поздно будет вознаграждена исцелением. На Калаупапа есть несколько священных мест – кажется, они называются
Третья группа, напротив, утратила веру и отвернулась от богов. Эти люди считают, что, раз уж смерть все равно неизбежна, нужно взять от жизни как можно больше, пока это еще возможно. Они делают какой-то опьяняющий напиток и живут в свальном грехе. Те, что попались нам по дороге, принадлежат как раз к этой группе. Когда один из них умирает, они уносят его к озеру, исполняют примитивный обряд погребения и спешат вернуться к веселой жизни...
– Но это значит, что буквально все здесь примирились со своей судьбой, – перебила его Лилиа. – То есть даже не пытаются лечиться.
– Вовсе нет. Я как раз собирался перейти к четвертой и самой малочисленной группе, к которой и сам принадлежу. Туда входят люди, не теряющие надежду – впрочем, не знаю, на что. Взять, например, меня. Мэри умирает, и этого не изменишь. Но все мы готовы бороться с болезнью до последнего просто потому, что негоже человеку, созданному по образу и подобию Божьему, складывать руки и ждать худшего. До последнего дыхания, до последней минуты жены я буду делать что смогу, и кто знает... – Он оборвал себя и сказал совсем другим тоном: – Вот и наше жилище!
Последнюю четверть часа они шли по тропинке, вьющейся в густых зарослях. Внезапно впереди показалось открытое пространство, где стояли хижины, сплетенные из трав и прутьев. Вдали открывался вид на безбрежную океанскую гладь. Одно строение отличалось от других тем, что было сооружено из бревен и каких-то деревянных обломков.
– Это ваш дом? – спросила Лилиа.
– Мой, – не без гордости откликнулся Калеб. – Я построил его своими руками из даров моря. Возможно, вам это кажется нелепым – к чему настоящий дом в таком жарком климате? Но у всех свои привычки, и я бы не чувствовал себя дома в плетеной хижине. Таковы уж мы, янки. Все-то нам хочется строить основательно, на века! Что ж, в этом есть свой смысл: ведь если мне предстоит доживать свою жизнь на Калаупапа, пусть даже одному, куда приятнее иметь хоть какое-то подобие комфорта.
У дома, обращенного фасадом к побережью, было даже что-то вроде веранды. Калеб предложил Лилиа и ее спутнику следовать за ним и поднялся по ступенькам. Внутри дома было сумрачно, прохладно и даже уютно, несмотря на скудную меблировку, сделанную к тому же вручную. Сквозь открытые ставни на невысоких и узких окнах проникал соленый морской бриз.
В углу комнаты, которую Лилиа – приняла за гостиную, лежал плетеный матрац, рядом стояла грубая этажерка, заполненная книгами. На полках, висевших на стене, теснились бутылки, склянки и сосуды. Калеб уложил женщину на матрац. Она уже пришла в себя и теперь жалобно стонала.
– Это моя аптека. – Калеб достал с полки бутыль. – Здесь лекарство, облегчающее боль.
Наполнив чашку коричневатой жидкостью, он подал ее женщине. Лилиа огляделась и увидела, что мужчина уселся спиной к стене и заснул.
Чтобы не мешать хозяину дома, занимавшемуся пострадавшей, Лилиа подошла к этажерке и начала разглядывать книги – в основном медицинские. Одна из них, самая толстая, оказалась иллюстрированной медицинской энциклопедией.
– Мои помощники! – пояснил Калеб, бросив взгляд на девушку. – Когда стало ясно, какое несчастье постигло Мэри, и я узнал, что нас вышлют на Молокаи, пришлось запастись всем необходимым в надежде, что книги помогут найти средство исцеления. Конечно, никто и не подумал переправить этот драгоценный груз на берег, я сам это сделал. Книги были завернуты в промасленную ткань, но доставить их в целости и сохранности стоило большого труда. Увы, впоследствии оказалось, что о проказе написано очень мало. Никто по-настоящему не исследовал ее, считая неизлечимой, а порой и Божьей карой, которую невозможно отвести.
Калеб умолк. Лилиа увидела, что он смачивает пятна разлагающейся плоти каким-то отваром.
– Ну вот. – Калеб поднялся. – Все это облегчит боль и подкрепит женщину. Как только оба они немного передохнут, я отведу их в хижину, опустевшую некоторое время назад. Сказать по правде, мне не очень приятно видеть рядом сильно изуродованных людей, да и сами они всегда предпочитают отдельное
