Военные кони! Испокон веков на них пахали землю, молотили зерно, возили с бубенцами невест и новорожденных, выигрывали на скачках призы, сражались на поле брани, а потом стреляли и глодали их кости. Мне слышится последний печальный реквием, посвященный военным коням!
...Командир дивизии Ягодин сидел в заиндевелом лесу на дощатых розвальнях, стиснув руками голову в серой ушанке. Тут же стоял задумчивый, всегда внимательный и ровный замполит Федоров. Рядом с ним все так же удивительно спокойный гвардии полковник Жмуров диктовал начальнику оперативного отдела приказ.
С хмурыми, почерневшими от ветра и мороза лицами командиры расположились под деревьями: кто сидел на сваленном дереве, кто полулежал на зеленой хвое, кто подпирал спиной мощные ели.
Поднявшись с саней, полковник вошел в круг собравшихся. Высокий, в длинном желтоватом полушубке, с отвислыми на гладко выбритом лице усами, он был строг и красив. Заговорил негромким, но внятным голосом:
— Все вы знаете, что мы находимся в исключительно трудном положении. Продовольствия, кроме конины, у нас нет; нет фуража, мало осталось боеприпасов. Кони настолько отощали, что прорыв оборонительных линий противника в конном строю невозможен. Нам необходимо преодолеть два рубежа: большак и передний край. Это мы должны сделать сегодня ночью. Завтра будет поздно. Противник готовится прижать нас к большаку. Мы пойдем на прорыв. Для того чтобы обеспечить наш выход с малыми потерями, передовые части Калининского фронта нанесут противнику встречный удар и соединятся с нами в районе Бобоеды — Поддубица.
На розвальни поднялся гвардии полковник Жмуров и жестким голосом зачитал приказ:
— «Штаб группы «Кавказ», «Муратовские дачи», «Красный лес». Попытка форсировать большак в конном строю не имела успеха. Укрепление Кашперовского шоссе равносильно укреплениям долговременной обороны переднего края с наличием четырехамбразурных дзотов, с сектором кругового обстрела.
Я решил: во избежание напрасных потерь прорываться через большак и передний край в пешем строю. Весь конский состав забить. Мясо сложить в бурты и засыпать снегом. Приказ объявить всему личному составу».
Окончив читать, Борис Ефимович присел на розвальни. Правда всегда жестока. Прежде чем застрелить своего коня, надо много выстрадать. Никакими словами этого страдания не передашь. Кони, вытянув шеи, грызли деревья, к которым были привязаны. На них невозможно было смотреть без боли в сердце. Ко мне подошел Семен. Буряты испокон веков любят коней, но Хандагуков, наверное, был мужественней нас, он сказал:
— Одну лошадь я поцелую в ноздри за всех, а потом выстрелю ей в ухо. Кончать надо! А то каждый начнет плакать, веточку в губы совать, а для нас и веточки, и ягодки впереди, однако...
...Укрывшись полушубком, чувствую запах бараньей шерсти, пропитанной конским потом. Плотно закрываю уши, чтобы не слышать выстрелов Семена и его товарищей...
Ночь. Лес давно кончился. Поле с задутыми снегом перелесками. Колонну ведет гвардии полковник Жмуров. Мужество этого человека неиссякаемо. Перед началом движения объяснил:
— Левый фланг во время движения и перехода большака обеспечивает двенадцатый полк. Ответственные — гвардии майор Нилов и гвардии старший лейтенант Никифоров. Правый — обеспечивает полк гвардии подполковника Калиновича. В случае расчленения колонн место сбора будет обозначено красными ракетами — по две с минутным интервалом.
На левый фланг гвардии майор Нилов выделил группу прикрытия во главе с гвардии старшим лейтенантом Головятенко.
Гитлеровцы не ожидали повторной дерзости. Спохватились, когда мы цепью пересекли большак и углубились в лес. Прошли без потерь.
Сделав в лесу небольшую передышку, двинулись к переднему краю. Здесь нас настиг еще один удар: по нашим расчетам, уже должна быть линия фронта, а ее не оказалось. Ориентируемся на ощупь. Идти трудно. Снег местами по пояс. Люди выбиваются из сил. Приходится часто останавливаться. Нам задерживаться — смерти подобно.
За штабной группой идет разведдивизион, которым командует Емельянов — крупный, большеносый капитан. Воротник его полушубка закутан серым казачьим башлыком.
В середине колонны разведчики ведут коня комдива Ягодина. Не смог Михаил Данилович расстаться со своим красавцем.
Двигаемся медленно, как белые призраки, длинной изломанной лентой. Майор Нилов требует неусыпной проверки колонны — упаси бог, если кто-то уснет на ходу и разорвет цепочку. Отдыхаем, пока топтуны примнут снег. Засыпают бойцы сразу, и ничего тут поделать нельзя: люди смертельно устали. На этот раз отдых слишком затянулся. Нилов послал Головятенко в голову колонны узнать, в чем дело. Наконец передние вскочили и побежали, потом снова остановились. Движение пошло рывками, а это никогда к добру не приводило. Головятенко не возвращался. Я решил пойти вперед. С трудом дошел до разведчиков и увидел следующую картину: гвардии капитан Емельянов метался и не знал, куда идти. Перед ним было несколько растоптанных тропинок, ведущих в разные стороны. Рядом стоял гвардии старший лейтенант Головятенко, молчаливый, мрачный, чуть поодаль — партизан Овчинников.
— В чем дело? — спросил я у капитана.
— Колонну разорвали,— ответил он, озираясь по сторонам.
Кровь горячей волной прилила в голову. Я зло сказал Емельянову:
— Кто это сделал, кто? — дышал я ему в лицо.
— Говорят, лейтенант какой-то,— ответил он.
— Где он?
— А черт его знает... Ищем.
Плохо было бы тому лейтенанту, если бы его нашли. Головятенко допытывался у бойца, который находился рядом с лейтенантом.
— Оставь, старший лейтенант, его в покое. Иди и доложи обстановку майору Нилову, а мы с капитаном попытаемся разведать тропы.
Серая мутная ночь, тихо падающий снег, мгновенно засыпающий следы на тропах; глухое предрассветное небо придавило нас к мохнатому от инея кустарнику. Тропинок оказалось столько, что мы с капитаном растерянно остановились. Видимо, заснувший лейтенант, который был связующим в колонне звеном, вскочил, таща за собой всю цепочку, начал рывками метаться из стороны в сторону, не зная, что мы вступили в полосу переднего края обороны противника.
Подошел гвардии майор Нилов. Выслушав наш доклад, взглянув на светящийся компас, приказал:
— Идем быстро на северо-запад. Колонну поведу сам. Со мной Никифоров и Головятенко. Прикрывает Фисенко. Зубковский, Ботрищев беспрерывно проверяют цепочку колонны. Малейший разрыв — сигнал к остановке. Вперед! — Нилов взял автомат на изготовку. Пошли. Я рядом с ним у правого плеча. Головятенко чуть позади. Снег тут так примят, что можно идти по двое.
Внезапный окрик с рычащим горловым хрипом заставил вздрогнуть и остановиться. В эти доли секунды гвардии майор Нилов вскинул автомат и дал короткую очередь. Часовой бормотнул что-то и рухнул в снег. Я стоял от майора так близко, что гильзы брызнули мне в лицо, а одна угодила в переносицу — пошла кровь, соленые ее капли скатились по мокрой от снега щеке к губам.
— Емельянов! Разведку вперед,— приказал Нилов. Высокий длинноногий командир и двое плечистых парней в маскировочных халатах с автоматами нырнули в кусты. Вернулись быстро и принесли немецкий пулемет.
— Тут близко землянка,— доложил командир.
— Фрицы? — спросил Нилов.
— Так точно. Вот пулемет узялы,— ответил разведчик.
— Ну, а они?
— Заворохались... хто ж им виноват...
— Никто не виноват,— тихо проговорил Нилов.— Вы, хлопцы, так и идите вперед, а мы за вами. В случае новой встречи ложитесь. Мы вас прикроем. По колонне передать, что мы на переднем крае.
Слева от нас в мутном рассвете взвились одна за другой несколько красных ракет.
