энциклопедии и перечитали еще раз все, что касается дефлорации. Прокрутили деморолик. Любой мальчишка сотню раз видел его, но когда дело касается единственной и любимой…
— Надо в аптеку за дефлоратором сходить, — внезапно севшим голосом произнес Болан.
— У меня с собой, — отозвалась Илина. — Никуда я тебя не отпущу. Подхватишь еще другую… — несмело пошутила она. Болан примерил дефлоратор. Нехитрое устройство село на палец прочно и надежно.
— Лезвие тупое, — сказал он, порылся в хламе, разыскал оселок и начал править лезвие.
— Ну ты, муж, объелся груш, кончай по нервам пиликать. Мне же страшно. Точи, не точи, все равно больно будет. Предки вообще когтем вскрывали.
Болан провел еще несколько раз оселком по лезвию и решил, что хватит. Илина тем временем сбросила с себя всю одежду, массировала и мяла полоску кожи в нижней части живота. Болан встал на колени рядом с ней, растянул кожу ладонями. Илина напрягла бедра. Ярко выступила покрасневшая полоска. Илина провела по ней авторучкой, намечая линию разреза. Концы отметила крестиками. Болан забрал у нее авторучку и поставил свои крестики, сократив разрез.
— Вот так! — веско сказал он.
— Как желаешь, любимый. Это все для тебя, — отозвалась девушка. Она подошла к кровати, стащила все, вплоть до тюфяка на пол, обнажив стальную сетку. Подумав, вернула на место подушку. Легла на сетку, просунув ступни между прутьев спинки кровати, крепко схватилась руками. Болан достал из шкафа несколько полотенец, хотел привязать руки и ноги, но девушка воспротивилась.
— Не надо. Я же не из свободных. Я уже в тебя втюрилась. Терпеть буду.
— Больно же будет.
— И так, и так больно. Как ты не поймешь?! Я сама все вытерпеть хочу. Режь скорей, а то я паниковать начну.
Болан сел ей на ноги, примерился и провел первый разрез. Как оказалось, недостаточно глубоко. Тело Илины задрожало от страшной боли. Болан виновато взглянул девушке в глаза и чуть не забыл, где он и что делает. Вот она — тайна всех тайн! Импринтинг. Запечатление! Исказившиеся от боли милые черты и огромные, немигающие, в пол лица глаза.
— Я сейчас, ты потерпи, — забормотал он и резанул снова. На этот раз Илина не выдержала и закричала. Тупая природа не нашла ничего лучшего, как использовать болевую сигнальную систему для активации импринтинга. Сэкономила, сука!
Болан провел третий раз. Открылся вход во влагалище, и кровь сразу смешалась со внутриутробной жидкостью. Болан ввел дефлоратор во влагалище и расширил проход. Проверил пальцем изнутри, что получилось, и расширил еще на несколько миллиметров. Илина билась и кричала непереставая. На руках, сжимающих спинку кровати, вздувались узлы мускулов. Кровь шла обильным потоком, промывая рану.
— Бол… Больно… — взмолилась Илина. Болан знал, что нужно делать, но было непривычно, стыдно и противно. Все же он заставил себя склониться и вылизать рану. Что бы ни говорили толстые и уважаемые в белых халатах, а кровотечение моментально прекратилось и боль прошла. То ли ферменты слюны так действовали, то ли психология, но народное средство не подвело. Илина задышала глубоко и ровно. Мышцы расслабились.
— Натура — дура! — убежденно произнесла девушка. — Если б с такой же силой, да не в болевой центр, а в центр удовольствия! Какой экстаз был бы!
— Радуйся тому, что имеешь, — философски заметил Болан. — Могло быть хуже.
— Теоретиков надо душить, — отозвалась Илина и показала, как это надо делать. Судя по ее жесту, душить теоретиков было легко и просто. — Куда уж хуже.
— А у зверьков? — не сдавался Болан. — Совмещенный санузел. Система размножения и, извините, нечистоты всякие в одном флаконе.
— Ты о рабстве читал?
— Ага! Где мой каменный топор?!
— Все перепутал. Не читал, значит. Рабство намного позднее. Знаешь, как из девушки рабыню делали? Хозяин связывал и прижигал раскаленным железом справа и слева от влагалища. От боли включался механизм импринтинга, но дефлорации не происходило. И вот она — идеальная рабыня. Половые инстинкты ищут выхода в подчинении и послушании. Один из способов обмана нашей врожденной моногамности. А все из-за боли. Будь механизм запечатления другим, рабство в принципе не могло бы существовать! Понимаешь, в принципе!
Болан уставился в потолок, прикидывая, что если к Таре применить описанный способ… Всем родным и близким стало бы намного легче.
— И не мечтай! — Илина догадалась о ходе его мыслей. — У тебя есть я!
Перегнувшись, она осмотрела лужу крови под кроватью. Медленно и осторожно поднялась, стараясь не наступать в кровь и побрела в ванную, широко раздвигая бедра.
— Вымой пол, грязнуля! — донеслось из-за двери.
— Кто грязнуля? Я грязнуля? — возмутился Болан, отправляясь на кухню за тряпкой. — Да, я грязнуля! Будешь воспитывать личным примером. Всю жизнь.
Илина появилась из ванны ослепительно красивая. Казалось, она вобрала в себя красоту всех девушек, которых он видел сегодня на бульваре. Болан сел на пол, уронив тряпку.
— Мираж!
— Где?
— Передо мной. Женщина не может быть такой красивой. Значит, у меня крыша поехала. Вот ведь досадно! Не успел жениться, уже крыша съехала.
— Я участвовала в конкурсе красоты! Цени, невежа, кто тебе достался! Без меня не было бы никакого конкурса. Когда я выходила на подиум, все смотрели только на меня!
— И какое место ты заняла?
— Важен не результат, важно участие!
— А все-таки?
— Я была секретарем жюри.
Забрав у него тряпку, она ловко, одним движением отжала ее в ведро.
— Бол… — неожиданно робко попросила девушка. — Давай не будем сегодня заниматься сексом. Мне больно будет. Я боюсь.
Еще издали заметив изменения в одежде Илины, пляжная компания встретила их восторжеными воплями, приличными и не очень шутками.
— По согласию, али не совсем? — первой задала самый животрепещущий вопрос Тара.
— Бери выше, — гордо ответила Илина, сдвигая на лоб солнцезащитные очки. — Мы Пара! — и с наслаждением вслушалась в наступившую за этим благоговейную тишину. Приятно быть знаменитостью.
Весь день они принимали поздравления и делились опытом. Мужчины, разумеется, в своей компании, женщины — в своей. Вернулись домой поздно. Опять — в дом, который снимал Болан. Он был ближе. Где будут жить, еще не решили. Болан в глаза не видел дома Илины. И вообще, нужно было побольше узнать друг о друге.
— Сколько тебе? — спросил Болан.
— Тридцать витков.
— О, да ты старушка! А мне двадцать шесть.
