спектр. Сейчас Саморуков ходил под куполом быстрыми шагами, натыкался на толстый кабель, ушанка висела на нем, как опрокинутая кастрюля, полы пальто развевались. Снаружи было ясно, но очень холодно. Снег еще не выпал, но я был уверен, что к утру тучи закроют небо. Видимо, и шеф в этом не сомневался.
— Вот первый спектр, — шепнул мне Юра, протянув кассету. — Отнеси проявлять.
— Мир? — спросил я.
— Временное прекращение огня. Праздник — операторы и лаборанты танцуют в городских кабаках. Так что я на твоем месте. Ты — на чьем-то еще.
— Понятно.
— Ему понятно! —вскричал Юра и оглянулся на шефа. — Что за абракадабра в твоих записях?
— Не про тебя писано, — сказал я и проскользнул в фотолабораторию. Было за полночь, но спать не хотелось. Весь день по совету Рамзеса я провалялся в постели, встал под вечер, поработал с гантелями и пошел гулять. В окнах Ларисы горел свет — неяркий и теплый. Почему-то и Ларисе не сиделось в городе… На дороге меня и догнал вахтер с приказом шефа явиться на телескоп.
Я вытащил пластинку из фиксажа и включил свет — в глаза будто впились иглы, маленькие снаряды были прямой наводкой в затылок. Каждый фотон — снаряд. Я стоял, привыкая к свету и к той мысли, что мелькнула в голове. Сумбурная и, вероятно, неверная идея, но в моей тетради ее еще не было.
Я вышел под купол. Все-таки было у меня какое-то везение — шеф ушел, а Юра, воспользовавшись случаем, читал детектив. Я и спрашивать не стал — влез в люльку и поехал к телескопу. Юра у пульта поднял голову, но ничего не сказал. Подниматься в главный фокус я не решился.
Не знаю, чего я ждал. Мрачный выжженной пустыни и скалистых впадин на месте океанов? Все было иначе, и это «иначе» означало, что разум победил. Он набирал силы, ждал и взялся за дело в тот самый миг, когда яркость Новой достигла максимума.
Пожаров на планете не было. Исчезли черные тучи дыма, и лишь кое-где появлялись искорки пламени. Я хотел увидеть город, но на терминаторе — границе света и тени — был океан, такой же голубой и спокойный, как несколько ночей назад. Планета вращалась, и город погрузился во тьму, в ночь. Исчезли и точечки-мошки, они сгинули вместе с огнем, может, именно они и погасили пламя. Они были пожарными, питались жаром огня и умерли вместе с ним. Так я подумал, и мне захотелось увидеть, что стало со звездой.
Яркий желтовато-белый диск был окружен почти невидимым ореолом. Ореол будто проявился на сетчатке глаза и стал сетью. Впечатление было именно таким — будто на звезду набросили тонкую сеть- паутинку. Она была похожа на каплю, острый ее конец смотрел в сторону зеленой планеты. Я продолжал искать и нашел паука. Он висел в самой вершине паутинки — на острие капли. Это был диск, тот самый диск-звездолет или другой, такой же. Значит, это не было бегством, диск летел к звезде, чтобы укротить ее, запереть, поймать в сети, силовые или энергетические. Сети, которые не дадут звезде разогреться.
«Куда нам до них, — подумал я. — Вспыхни сейчас Солнце— и все, конец роду людскому. А они выстояли. Они все предвидели и были готовы». Мне стало радостно, будто не чужие, может быть, страшные на вид существа, а я сам командовал сражением и спас свой мир.
Я хотел разглядеть диск поближе, увидеть, как выходит из него сеточка-паутинка. Но что-то удерживало меня: я боялся повторения вчерашнего. «Пора слезать, — подумал я. — Я и так увидел больше того, что могу понять. И голова начинает болеть. Стучит в висках».
— Нагляделся? — спросил Юра, когда я подъехал к пульту и спрыгнул на пол. Он уже не читал, рука его лежала на клавише возврата люльки. Он не хотел мне мешать — слушал, идет ли шеф. Сейчас он ждал рассказа.
Я рассказал, и Юра вздохнул:
— Может, ты все это и видел, но кого ты сможешь убедить? Нужно разглядеть что-то такое, что можно подтвердить спектроскопически. Наука изучает объективную реальность. А твоя реальность пока необъективна…
— Вот тебе и фонтан идей, — сказал я, зная, что Юра обидится.
— Что ты понимаешь в астрофизике, технарь несчастный, — спокойно сказал Юра. — Фонтан идей тебе нужен? Пожалуйста!
— Послушай, Юра, — начал я, но Рывчин уже завелся.
— Идея первая, — грохнув стулом, Юра стал ходить в узком промежутке между пультом и балконной дверью. — В обсерватории поселился представитель иной цивилизации, который раньше уже побывал во многих звездных системах. Он обладает даром телепатии, и ему ничего не стоит внушить тебе картинку с экзотическим видом. Вопрос в том, почему он выбрал тебя?
— Я не астрофизик, — сказал я, — эксперимент чище. Пропустив мои слова мимо ушей, Юра перешел ко второй гипотезе.
— Представление о каждой звезде, обо всем, что человек видит, складывается в мозгу на основе предыдущих представлений, на основе прочитанного и вообще всего, что человек знает. Складывается подсознательно в определенный образ, и образ этот всплывает, как только картинка оказывается завершенной. Образ воспринимается как реальный. Ты даже можешь изучать его, искать подробности, которые в нужную минуту всплывают из подсознания.
— Отлично, — сказал я. — Как ты объяснишь, что я видел начало гибели звезды на сутки раньше вспышки?
— В главном фокусе и не то увидишь, — буркнул Юра. — Что, не нравятся идеи?
— Они сколочены по модным рецептам…
— Ну-ну… — заинтересованно сказал Юра.
— Пришельцы, телепатия и подсознание. Самые модные темы для салонных интеллектуальных бесед.
— Может быть, — пожал плечами Рывчин. — На моду тоже можно смотреть по-всякому. В десятых годах модно было говорить о теории относительности. Не понимали, а говорили. Теория относительности от этого хуже не стала.
Пришельцы, телепатия и подсознание. Когда Юра перечислял эти химерические гипотезы, какая-то фраза или слово прозвучали у меня в мозгу резонансом, я даже на секунду подумал — вот решение. Но секунда улетучилась, и теперь я не мог вспомнить.
Мне почудились шаги внизу, приглушенный разговор. Юра тоже услышал, сказал:
— Шеф.
— Всегда он не вовремя, — буркнул я.
— Не скажи, — с готовностью подтвердил Юра. — Говорят, наш шеф даже родился не вовремя. На два месяца раньше срока. Или на два столетия. И жениться решил не вовремя. Шастает по ночам…
— Кто собрался жениться? Шеф? — Для меня это было новостью. Шевельнулось что-то, связанное с женитьбой шефа. Я не успел додумать, Саморуков уже ходил под куполом большими шагами, на меня и не смотрел. Он не со мной говорил, а с неким «иксом», сотрудником лаборатории, который только и делает, что нарушает трудовую дисциплину.
— Что это значит, Луговской? Вы больны, а я узнаю об этом последним. Завтра утром чтобы вас в обсерватории не было. Пишите заявление — неделя отгула за работу в выходные дни.
— И вот еще, — он остановился передо мной, мне даже показалось, что в темноте глаза его светятся, как у кошки. — За то, что вы самовольно были вчера на наблюдениях, получите второй выговор. Вы знаете, как я к вам отношусь, но во всем нужна мера. Запомните раз и навсегда: вы должны делать то, что говорю я. Иначе мы не сработаемся. Ясно?
Он пошел к пульту, заговорил с Юрой — я для него не существовал. Я представил, как он приносит Ларисе добытую с неба звезду и ждет согласия. Конечно, он его получит. И тогда Саморуков начисто забудет о Ларисе, потому что никогда не вспоминает о работе, которая закончена, о цели, которая достигнута. Неужели Лариса не понимает этого?
— Вы еще здесь, Луговской? — шеф поднял голову от пульта. — Идите, идите. Вернетесь через неделю. До свиданья.
