странного в том, что у чистокровного еврея двоюродным братом оказался чистокровный русский. Не папуас, в конце концов. Петя — славный парень, но они в России все сейчас малость сдвинутые на парапсихологических науках. Психологи находят этому естественное объяснение в том, что во время переходного периода обостряются всякие социальные болезни, а парапсихология и оккультизм суть, как известно, болезни общественного сознания, и поэтому… Переходный период в России продолжается уже почти полвека, так что можете себе представить, какой стадии запущенности достигла там парапсихологическая болезнь. Пример, который у всех на виду: когда президент Луконин планировал операцию умиротворения в Якутии, за советом он обратился не в Совет безопасности, а к личному астрологу Капице.
На третий день пребывания Пети Рубашкина в Иерусалиме, какой-то псих спер у него пелефон. Петя посыпал голову пеплом и заявил, что подобный прибор в России насчитывается в количестве всего восьми экземпляров, жутко дорогая штука, и как же он теперь будет ходить по ночным московским улицам, не имея возможности вызвать полицию в случае нападения? Я предложил родственнику купить в подарок другой аппарат, благо в Израиле они не продаются разве только в общественных туалетах, но, как я понял, украденный пелефон обладал и другими достоинствами, о которых я не должен был даже подозревать.
Я предложил обратиться в полицию, но Петя сухо ответил, что ему еще дорога жизнь. Возможно, он спутал израильскую полицию с московской, хотя я не знаю, почему встреча с московской полицией опасна для жизни. Как бы то ни было, единственным человеком, к которому Петр Рубашкин согласился обратиться за помощью, стал экстрасенс Йосеф Крукс, номер телефона которого мы обнаружили методом тыка в файлах Безека.
Отправились. Выслушав в моем переводе мрачный рассказ Пети, Крукс сказал:
— Нет проблем. Сеанс — триста шекелей.
За эту сумму я мог купить Пете новый аппарат, но родственник и слушать не хотел. Крукс усадил нас на мягком диване, сам сел перед нами на журнальный столик, положил перед собой лист бумаги и остро отточенный карандаш (какая кустарщина!), после чего закрыл глаза и, впав в транс, начал быстро-быстро писать. Я подумал, что писать с закрытыми глазами неудобно, и Крукс наверняка подглядывает. Но не в этом дело. Через минуту экстрасенс открыл глаза и, не читая написанного, протянул бумагу Пете. Вот, что мы прочитали:
«Иерусалимская роща, второй ряд масличных деревьев, третье растение слева. Под выступающим из-под земли корнем.»
Написано было по-русски замечательным каллиграфическим почерком.
— Знаешь, где это? — спросил меня Крукс.
— Д-да, — ответил я и не удержался: — Ты, оказывается, знаешь русский?
— А что, написано по-русски? — спросил Крукс. — Нет, я не знаю русского. Но это ведь и не я писал. Предок. Он знает.
Петя в предвкушении находки бросился было к выходу, но Крукс задержал нас в холле, почему-то помахал перед моими глазами обеими ладонями и заявил:
— Ты тоже обладаешь способностью к автоматическому письму. Только ты, он — нет. Попробуй. Должно получиться.
И мы ушли. Свой пелефон Петя нашел на месте, указанном предком-полиглотом. Восторг родственника был неописуем.
В тот же вечер, когда все улеглись спать, я из чистого любопытства открыл «Спутник экстрасенса» Аркадия Шумахера и попробовал войти в контакт с самим собой. Я ожидал всего, чего угодно, но не того, что получилось на самом деле. Мне показалось, что я посидел с минуту, закрыв глаза, и что руки мои лежали на коленях совершенно неподвижно. Когда мне надоело, и я решил выйти из транса, то обнаружил, что карандаш со сломанным грифелем валяется на полу, а на листе бумаги странными, явно не моими, каракулями написано по-английски:
«Не нужно в воскресенье, шестнадцатого мая, выходить из дома между девятью и десятью часами утра. Уличная пробка и авария.»
До шестнадцатого оставалась неделя, а Петя Рубашкин покидал нас в пятницу, и я забыл о предупреждении. Проводив Петра в Россию и придя себя во время шабата, утром в воскресенье, причем именно в девять сорок, я вышел из дома, чтобы отправиться в редакцию газеты «Время». И представьте: именно в этот момент какая-то авиетка сверзилась с высоты десятиэтажного дома и рухнула на проезжую часть буквально в трех метрах от моего носа. Крики, пожар, пробка, да что рассказывать. Пилот погиб, а в редакцию я не попал.
Вот так-то. Больше я с предком не общался — не люблю я эти штучки, хватит с меня альтернативных и виртуальных миров.
— Ты, конечно, можешь отказаться, — сказал Бутлер. — Но тогда жизнь Баруха Эяля окажется под угрозой.
— Да? — сказал я. — Полиция расписалась в бессилии, а виноват некий историк?
Впрочем, спорил я вяло.
Текст, который вылез, скрипя, из-под моего пера, оказался на непонятном языке.
— Что это? — недоуменно спросил Бутлер.
— Не знаю, — сказал я раздраженно. — Спроси у своих экспертов. Может, это испанский. Я знаю, что кто-то из моих предков жил в Мадриде.
Это оказался португальский. Видимо, когда евреев погнали из Испании, какой-то мой предок остался в Лиссабоне.
Текст гласил:
«Улица Бен-Иегуда, номер семь, второй этаж, налево. Звонить долго. Если начнется тайфун — переждать. Спросить: где Сара?»
— В Израиле, — сказал Роман, связавшись со мной по стерео на следующее утро, — сто семнадцать улиц носят славное имя Бен-Иегуды. И ни на одной из них, я уверен, не бывает тайфунов.
Похоже было, что он не спал ночь.
— Наверное, речь об Иерусалиме или Тель-Авиве, — предположил я. — Иначе предок дал бы какой-то намек.
— Попробуй еще, — сказал Роман, — и попроси, чтобы без намеков. Я еду к тебе.
У меня не было желания общаться с предком наедине, и я дождался Бутлера. Новый текст оказался французским — по-видимому, писал его уже другой предок, когда моя семья перебралась из Лиссабона в Марсель:
«Сказано же — Бен-Иегуда, семь. Конец связи».
— Злые у тебя предки, — сказал Бутлер, — все в тебя.
И отправился разрабатывать операцию.
А я, закончив главу «Истории Израиля», учинил жене допрос и выудил-таки у нее признание в том, что именно она рассказала комиссару о случае с Петей и о моей странной способности общения с собственными покойными родственниками.
— Я не думала, что он это воспримет серьезно, — оправдывалась Лея.
Каково? Собственного мужа она, видите ли, серьезно не воспринимает!
По моим расчетам, Бутлер должен был появиться не раньше следующего вечера — знаю я расторопность нашей полиции.
Он пришел через двое суток, без звонка.
По-моему, он за все это время так и не заснул.
— Это в Кармиеле, — сказал Роман, когда я налил ему кофе в большую поллитровую кружку. — И насчет тайфуна твой предок оказался прав.
— Сильно досталось? — поинтересовался я.
— Полицейский, попытавшийся войти в квартиру, получил в ухо при исполнении. Его напарник едва не лишился глаза. Но они ее все-таки уняли.
— Кого — ее?
