ни один звук внешнего мира не долетал до него.
Было тихо-тихо, он закрыл глаза и увидел Паолу — она явилась ему сейчас еще более красивой, такой женственной и беззащитной. Он вспомнил, как привел Паолу в межпланетный корабль. Она увидела скафандр гаянцев. Мелони научил ее пользоваться им, даже отнес его на берег и спрятал в кустах, объяснив, как его отыскать.
На минуту он снова стал отчетливо воспринимать окружающее. Вот от потолка отделилась механическая «рука» манипулятора и медленно приблизилась к нему, держа в своих металлических «пальцах» никелированный шприц с длинной тонкой иглой.
Такие приспособления имеются во многих лабораториях мира, они помогают людям бороться за жизнь и здоровье человека… «Скальпелем можно оперировать и можно убить, — вспомнил Мелони старую студенческую поговорку. — А сейчас я — кролик, — подумал он. — Меня хотят заразить… Неужели это… арпел?»
Он попытался подняться, но, чем-то накрепко прикрепленный к столу, не мог пошевелить ни одним членом. Ощутив боль в левом обнаженном плече, Мелони вскрикнул и, теперь уже поняв, что выхода для него нет, заставил себя повернуть голову к источнику света.
С той стороны в бактериологическую камеру сквозь большой иллюминатор на него с напряженным интересом смотрели Дорт и уже знакомый ему японец. Это было последнее, что увидел Мелони. Затем пришел мрак, небытие. Время исчезло навсегда.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
«Игра проиграна!»
1
Никто на острове не мог объяснить загадочного исчезновения Боба и Мелони. Стали поговаривать и о зловещей радиограмме, переданной кем-то в эфир.
«Погода» вокруг Дорта портилась, недоверие к нему росло час от часу. В кабачке Оскара теперь каждый пил свою порцию виски молча, погруженный в тяжелое раздумье. Исчезновение маленького Гарри и мисс Паолы также не могло остаться тайной и будило среди белых островитян тревогу.
По-прежнему краболовные суда приставали к берегу, доставляя богатый улов, послушные машины набивали консервные банки готовой продукцией, где-то на счета «Бергофф и К°» текли доллары, но что-то изменилось.
Бамбуковые заросли по краям узкой дороги от поселка к заводу стали казаться вражеской батареей, кокосовые орехи выглядели теперь точно бомбы на паутиновых нитях.
— Будто мы оказались в неприятельском окружении, — однажды негромко сказал Буль, но его приятель Дукки ответил ему лишь испуганным взглядом, а Оскар сделал вид, что не слышал реплики.
Оторванность от Большой земли чувствовалась еще острее, но после слов Буля многие поняли, что теперь она воспринимается не как тоска по родным местам, а как ужас перед чем-то неизвестным. И никто не поможет им, если что-либо стрясется на этой далекой маленькой земле. Никто!
Пока не говорили этого вслух, но думали все об одном и, пожалуй, одинаково; эта невидимая связь все более крепла, но так бывают связаны и обреченные на гибнущем судне.
2
Дорта преследовали неудача за неудачей: попытки найти антибиотик по-прежнему не давали желаемого результата, а связь с Сардовым давно прервалась. Мрачные предчувствия терзали немца, он стал еще более замкнутым и злым. Все чаще наливал в мензурку неразбавленный спирт и пил, увеличивая дозы, точно пытаясь вознаградить себя за то одиночество, на которое он все настойчивее обрекал себя.
И все же наперекор всему Дорт продолжал упрямо работать. Он напоминал теперь игрока, который чем больше проигрывает, тем больше втягивается в игру.
Два последних удара — один сильнее другого — обрушились сразу.
В короткой записке Стоутмена было всего несколько слов:
Итак, Стоутмен в стороне. Но почему, спросил себя Дорт, почему он отказался от дела, сулившего явный успех? Оттого, что этот проклятый журналист (гром и молния на головы его и дурака Бергоффа!) отыскал остатки космического ковчега и растрезвонил по всему свету? Но ведь и это обстоятельство можно еще обойти, стоит лишь несколько пораскинуть умом… Или… радиограмма все-таки была перехвачена.
Ответ на эти вопросы Дорт нашел в номере «Правды», одновременно пересланной ему Стоутменом. На второй странице Дорт прочел «Сообщение ТАСС».
«Правда» писала:
«… Советские научные учреждения располагают значительными материалами о природе острова Пито-Као и некоторых ее особенностях».
Дальше кратко рассказывалось о записках Сергеева, дневниках Павла Александровича Тверского, научной работе его внучки и преступной роли микробиолога, бывшего нациста Густава Дорта.
«… Дорт готовит серьезную угрозу не только для жителей Океании, но и континентов. Советские органы контрразведки разоблачили шпионов, работавших по специальному заданию с Пито-Као. Материалы следствия изобличают преступные цели Густава Дорта.
Дорт обнаружил на острове и «воскресил» возбудитель губительной болезни, ранее неизвестной, и решил использовать его в качестве нового бактериологического оружия для массового уничтожения людей.
Советские ученые ныне исследовали эту болезнь, не идущую ни в какое сравнение с уже известными по своей силе и быстроте распространения».
Полностью приведя сообщения капитана теплохода «Армения», «Правда» продолжала:
«Случайно принятая радиограмма, несомненно, свидетельствует о некоторой изолированности Дорта на острове; нельзя считать его сообщниками всех, кто сейчас живет и работает там.
ТАСС уполномочен сообщить, что Советское правительство обратилось ко всем правительствам с предложением безотлагательно организовать международную комиссию для немедленного расследования «делового предприятия» распоясавшегося международного преступника и полной ликвидации угрозы…»
Дорт лихорадочно пробегал глазами строку за строкой: в Москве знали всё! Он заметался в своей лаборатории, как в мышеловке, и все самое мутное, что жило в нем, теперь всколыхнулось. Втайне он готовился к краху, имея на этот случай план жестокой мести.
Час пробил — Дорт принял решение…
3
После исчезновения Паолы Бергофф мучился ревностью: чувство привязанности вновь вернулось к нему. Можно бы воспользоваться здесь и словом «любовь», но люди уверяют, что ревность не должна быть больше самой любви. У Бергоффа же получилось наоборот… Вместе с Курцем он объездил остров и отыскал космический корабль гаянцев, воочию увидев то, что считал уткой «пройдохи-журналиста». Но сейчас даже эта находка не могла отвлечь его от поисков Паолы. Он торопливо осматривал все закоулки корабля, натыкался на различные предметы и яростно отшвыривал их прочь.
— Курц, — в отчаянии вскричал Бергофф, — почему вы молчите?
— Во-первых, патрон, здесь многого не понять… — А во-вторых, черт бы вас побрал?
— Я не изучал женщин, но думаю, что фрау, прилетевшая в этой лодке, мало чем отличалась от наших. Она так же пудрилась и красила губы…
