— Ты-то как выкарабкался, Untermensch?[23]
Нахальство немца приводило всех в замешательство. Может, он уже считает себя покойником и ему все равно?
— Я служил у вас зубным техником. Вырывал для вас золотые коронки в маленьком кабинете между второй газовой камерой и главным крематорием. Даже отец стал моим пациентом, — спокойно пояснил израильтянин, и Брент в который раз поразился его самообладанию.
Немец обвел взглядом остальных и презрительно скривился, увидев Уильямса.
— Bin Neger.[24] Ein Neger und ein Yuden Scheibe! — Он тряхнул головой и продолжал куражиться: — Здесь, как я погляжу, одни свиньи собрались! Тебя, Neger, что, тоже обрезали? — с шутовской любезностью обратился он к Уильямсу.
Ивата захохотал над новым яростным воплем Уильямса; Брент инстинктивно схватил черного великана за плечо.
— Скотина! — выругался Уильямс. — Я б тебе яйца отрезал, да небось нету их у тебя. Ты, может, ослеп? Здесь тебе не бабы и не детишки, чтоб так хорохориться.
Бернштейн прервал его, опять заглянув в распечатку:
— Итак, вам было всего пятнадцать, когда вы вступили в люфтваффе?
Шахтер отозвался с заметной гордостью. Ему приятно быть в центре внимания, подумал Брент.
— Я самый молодой летчик, когда-либо летавший во славу третьего рейха. В сорок пятом служил в составе истребительного соединения генерала Адольфа Галланда и летал на Me-262.
— «Мессершмитт-262», — задумчиво повторил Файт. — Первый реактивный истребитель.
— Сбил два ваших В—17. Жаль, мало. Моя бы воля, я б не только жидов, но и свиней-янки перебил. — Он ухмыльнулся, увидев разгневанные лица Брента, Реджинальда и Файта.
Фудзита, выйдя из терпения, пристукнул по столу. Даже ему надоело терпеть наглость немца.
— Капитан Шахтер, нам известно, что вы летели с Тиниана. Мы также знаем, что на Марианских островах находится около тридцати истребителей, десяток Ju-87 и шесть «Супер-Констеллейшнов». Нам необходимо знать, когда и в каком количестве вы ожидаете пополнение. Сколько войск размещено на Сайпане и Тиниане, какая артиллерия и какого калибра.
Немец несколько секунд молчал, глядя на адмирала. Одутловатое лицо было непроницаемо. Потом выпятил губу, и жирные щеки затряслись от беззвучного смеха.
— А сколько нужников мы построили — не желаете узнать?
Фудзита резко выбросил вперед руку, и двое охранников набросились на немца. Шахтер завизжал от боли и опрокинулся на стальной настил. По знаку Фудзиты его выволокли из командного пункта.
— Он будет казнен? — спросил у адмирала Бернштейн.
— У вас есть возражения?
— Да.
— Вот как?
— Казнь — слишком мягкое наказание для него.
— Что вы предлагаете?
— Предоставьте его мне, адмирал.
Фудзита улыбнулся.
— Я рассмотрю вашу просьбу, полковник. Но учтите, того, что случилось более сорока лет назад, уже не повернуть вспять. Мне понятна ваша тяга к возмездию — оно священно для самурая. Но убить Шахтера вы сможете только раз — этим не отомстишь за гибель шести миллионов. Помню, в восемьдесят четвертом, во время нашего похода в Средиземном море я удовлетворил вашу просьбу встретиться один на один с другим немецким пленным… как уж его…
— Капитан первого ранга Вернер Шлибен, — подсказал Брент. — С ливийского грузового судна «Зила», которое мы потопили в Токийском заливе, когда оно пыталось нас подорвать. Они дрались на вакидзаси в храме Вечного Спасения.
— Да, именно так, — подтвердил Фудзита. — И вы, если помните, убили Шлибена.
— Как я могу забыть? — проговорил израильтянин.
— Вы мастерски разделались с ним, полковник, — продолжал Фудзита. — Но потом сами сказали, что за гибель миллионов отомстить нельзя, что это может быть только уроком.
— Я помню.
— Так зачем повторять бессмысленные уроки? Ведь вы можете лишиться жизни.
— Вы все правильно говорите, адмирал. И тем не менее… — он посмотрел на свои ладони, — мне бы хотелось убить его вот этими руками. Прошу вас рассмотреть мою просьбу.
— Я уже обещал, полковник. Но не забывайте: вы нужны нам и своей стране. — Старик повернулся к писарю Накамуре. — Приведите араба.
В сопровождении двух конвоиров вошел сержант Хай Абу эль-Сахди. Этот вел себя поскромней, но в черных глазах тоже светился вызов, а при взгляде на Бернштейна его передернуло от омерзения. Израильтянин сразу ощетинился.
Фудзита спросил у араба имя, звание, род занятий. Араб отвечал с готовностью и сразу подтвердил, что его эскадрилья вылетела с Айлей-Филд на Сайпане. Затем последовали те же самые вопросы о количестве и способах доставки пополнения.
Перебирая свои четки и на разные лады призывая Аллаха, смуглый коротышка испуганно воззрился на Фудзиту.
— Все больше на подводных лодках. Кораблей уже давно не было. — Араб перевел взгляд на Бернштейна, и в глазах вновь заплясали искорки ненависти. — Итбах эльяхуд! — крикнул он.
Японцы недоуменно переглянулись.
— Смерть евреям, — спокойно пояснил Бернштейн. — Старая песня арабских коммандос.
Японцы, разумеется, знали, какой дискриминации евреи подвергались и подвергаются во всем мире, но никто из них не был подготовлен к той гипертрофированной ненависти, какую выливали на Бернштейна Конрад Шахтер и Абу эль-Сахди. У них есть все основания ненавидеть японцев, но они свою ненависть целиком переносят на еврея! Бернштейн же принимает ее с удивительным хладнокровием, как будто имеет дело с бытовыми, наскучившими проблемами.
— Благодарю, — небрежно заметил он. — Это для нас великая честь. Вы бывали в Мекке, сержант? Почтили пятый столп мудрости Магомета?
Араб гордо вскинул голову.
— Я заслужил прозвище Хай десять лет назад, когда совершил паломничество в Мекку из своей деревни Бир-Нахелла. А еще я молился в мечетях «Куббат ас-Сахра» и «Аль-Акса»,[25] яхуд. — Он потряс кулаком. — Смерть иудеям!
— Капитан Конрад Шахтер был командиром вашей эскадрильи? — перебил Фудзита.
Араб дернул себя за ус.
— Из-за этого ишака нас и сбили.
— Он единственный немец у вас?
— Так, адмирал.
— Вы недолюбливаете немцев?
— Только Шахтера. Других уважаю. Они помогают нам убивать иудеев! — Он ткнул пальцем в Бернштейна.
Полковник откликнулся все тем же бесстрастным тоном:
— Бир-Нахелла… Как же, знаю. Убогая деревня в двадцати километрах к юго-западу от Иерусалима. Вы там выросли?
— Да, яхуд.
— Значит, вы никогда не видели зеленой травы, игрушек, цветов, улиц, не заваленных верблюжьим и ослиным навозом, библиотеки, музея, кино, бассейна, туалета, больницы, автомастерской, доильного аппарата для ваших коров, трактора, электричества, живописи. Вы и ваши земляки веками жили как бродячие собаки, а вините за свою тупость и лень евреев.
— Пусть тысяча скорпионов ужалит твою мать промеж ног, яхуд!
Лицо Бернштейна оставалось спокойным как иконописный лик. Зато у араба усы встали торчком от
