Джон Файт — «Йонага» двинулся в Средиземное море. В ходе кровопролитного сражения были сбиты сотни арабских самолетов, потоплена тактическая группа во главе с тяжелым крейсером и сорван джихад против Израиля.
Боевые действия из Средиземноморья переместились к Островам Зеленого Мыса, на тихоокеанский ТВД[5] и в Южно-Китайское море, где авианосец чудом вырвался из подстроенной ему двумя арабскими субмаринами ловушки.
— Кончится это когда-нибудь? — спросил однажды Брент у Мацухары в перерыве между походами: авианосец в очередной раз отстаивался в доке, зализывая раны.
— Политики всегда предрекают пришествие всеобщего мира, — улыбнулся тот. — Но из истории мы знаем, что самураи вроде нас с тобой всегда были в большой цене и без работы не оставались ни часа. Так что, друг мой, боюсь, это не кончится никогда.
Шорох перелистываемых страниц отвлек Брента от воспоминаний: адмирал Фудзита, воздев на нос маленькие круглые очки в стальной оправе, просматривал рапорты командиров служб и БЧ. В кают- компании воцарилась тишина, нарушаемая только слабым гудением вентиляторов.
Брент перевел взгляд на контр-адмирала Марка Аллена, который против обыкновения устало горбился в своем кресле и, казалось, постарел после вчерашнего происшествия лет на десять. Рядом с ним сидел полковник Ирвинг Бернштейн из «Моссад» — высокий сухощавый лысоватый человек лет шестидесяти, выделявшийся среди чисто выбритых офицеров аккуратно подстриженными усами и выхоленной бородкой. Рукава его камуфляжного комбинезона были закатаны, и на мускулистом предплечье правой руки виднелись голубоватые цифры татуировки-номера, напоминавшие, что он два года провел в Освенциме и выжил чудом.
За ним сидел капитан третьего ранга Нобомицу Ацуми, отличный штурман и артиллерист — высокого, по японским меркам, роста, костистый, с черными волосами, кое-где словно вытравленными палящими лучами тихоокеанского солнца, под которым он провел на мостике так много дней. Золотисто-коричневая кожа на обветренном лице казалась светлой по контрасту с угольно-черными глазами, в уголках которых виднелись глубокие морщины — только они да резкие складки у носа и губ и говорили о том, что у штурмана за плечами шестьдесят лет. У Ацуми не в пример другим офицерам авианосца с самого начала завязались с Брентом сердечные и теплые отношения, переросшие потом в настоящую дружбу.
Глаза Брента остановились на могучем, как медведь, краснолицем человеке с буйной седой шевелюрой. Это был кэптен Джон Файт, участник многих дерзких рейдов и опасных конвоев. Этот моряк с внешностью и манерами старого актера Алана Гэйла, громоподобным раскатистым смехом и лукавыми чертиками в голубых ирландских глазах не утратил природного жизнелюбия, хотя экипажи именно его кораблей несли самые тяжелые потери: Уорнер и Огрен, бросившиеся в отчаянную атаку против арабского крейсера типа «Бруклин», героически погибли в Средиземном, Фортино, Филбин и Джиллилэнд — в Южно- Китайском море, тонкими бортами своих эсминцев самоотверженно прикрывая авианосец от вражеских торпед и снарядов.
Были за столом и новые лица. Напротив Брента сидел командир группы бомбардировщиков лейтенант Даизо Сайки, заменивший убитого Сако Гакки. В его ведении были 54 пикирующих бомбардировщика «Айти D3A». Этот низкорослый человек с приплюснутым носом, запавшими щеками и птичьими бусинками вечно недовольных глаз тоже был участником второй мировой войны. Больше всего, поражало его лицо — сплошь в каких-то буграх и глубоких свисающих складках, изборожденное бесчисленными пересекающимися морщинами — оно было словно вылеплено из пластилина небрежными детскими руками. Брент не знал, какой он пилот и командир, однако ходили слухи, будто император лично определил его на эту должность, а адмирал Фудзита не посмел возражать.
Сайки происходил из очень знатного рода. Он очень охотно рассказывал о своих аристократических предках. Род Сайки с 1335 года, когда была восстановлена династия Кемму, входил в число тридцати семейств, члены которых носили высокое придворное звание «урин». Даизо выводил свою родословную от грозного самурая Токимасы Сайки, искусного каллиграфа и игрока в сугороку — популярной среди японской знати разновидности триктрака, за которой до глубокой ночи просиживал и сам микадо. Когда воцарилась династия Мэйдзи и резиденцией императорской фамилии стал Токио, один из предков лейтенанта, юный Хидеоси Сайки, получил назначение на передаваемый по наследству высокий пост главного государственного советника.
Рядом с Сайки расположился новый командир группы торпедоносцев «Накадзима B5N» тридцатипятилетний подполковник Тасиро Окума, раньше служивший в силах самообороны и зарекомендовавший себя как один из лучших морских летчиков. Ни для кого не было тайной, что он, считая Йоси Мацухару слишком старым для ответственной должности командующего палубной авиацией, прочил себя на его место. Брент своими ушами слышал, как однажды в кругу восхищенно слушавших его молодых офицеров Окума сказал: «Пусть эта развалина тешится своим истребителем, я же поведу в бой новое поколение летчиков на новых самолетах».
Окума был необычно крупного для японцев телосложения — рослый и широкоплечий. Ученик поэта и романиста Юкио Мисимы, который совершил харакири от невозможности примириться с тем, как попираются в современной Японии священные традиции, как увлечены его соотечественники погоней за житейскими благами и комфортом, Окума был убежденным и ревностным буддистом и синтоистом. Его гладко выбритая, как у монаха, поблескивающая на свету голова отливала синевой, а лицо было каменно-неподвижно. Это было лицо аскета и отшельника, с одинаковым усердием штудировавшего заповеди буддизма и кодекс чести самурая. В узких черных глазах из-под нависших бровей всегда мерцал опасный огонек, разгоравшийся ярче всякий раз, когда взгляд их падал на лейтенанта Брента Росса. Он не забыл и не простил ему кровавой драки с люто ненавидевшим американцев Нобутаке Коноэ на ангарной палубе — драки, после которой Нобутаке покончил с собой.
На дальнем от Брента конце стола рядом с адмиралом Фудзитой он увидел еще два новых лица, принадлежавших, впрочем, людям старым и в немалых чинах. Справа от адмирала сидел капитан третьего ранга Хакусеки Кацубе, исполнявший на судне обязанности старшего офицера. Этот совершенно лысый, согнутый годами чуть ли не вдвое старик с морщинистым, как печеное яблоко, лицом и водянистыми глазами, окаймленными нежно-розовой кромкой вывернутых век, разделял насмешливую неприязнь адмирала к «новомодным штучкам» вроде магнитофонов и потому держал в руках карандаш и блокнот.
По левую руку от адмирала сидел высокий худощавый капитан третьего ранга Митаке Араи, отвечавший за живучесть корабля. Его резко очерченное морщинистое и твердое лицо, словно вырезанное из дуба, оживлялось светом умных глаз. Араи был настоящим моряком: командуя эсминцем «Рикоказе», он отличился в сражении при Тассарафонге. 30 ноября 1942 года, ведя свой дивизион к Гуадалканалу, он отважно ввязался в бой с тяжелыми крейсерами «Пенсакола», «Нью-Орлеан», «Миннеаполис» и «Нортхемптон», сопровождаемыми пятью эсминцами. С невероятно дальней дистанции в двадцать километров двумя торпедами типа «Лонглэнс-93» он распорол борт «Нортхемптона», который перевернулся вверх килем и затонул. «Рикоказе» невредимым выходил из многих опаснейших переделок в Филиппинском море и проливе Лейте, пока наконец 7 апреля 1945 года не пробил и его час. В 85 милях западнее Кюсю, сопровождая поврежденный линкор «Ямато», эсминец попал под бесконечную череду авиаатак — сотни американских самолетов, взлетавших с авианосца, сменяя друг друга, бомбили и обстреливали его с бреющего полета до тех пор, пока не увидели его красное днище. Рыбаки вытащили из воды всего десятерых — и в том числе Митаке Араи.
После войны Араи еще двадцать пять лет прослужил в силах самообороны. Потом вышел в отставку. На «Йонагу» он пришел добровольно, и адмирал Фудзита взял его несмотря на то, что Араи никогда не имел дела с авианосцами. Араи сидел над книгами и техническими справочниками ночи напролет и иногда даже засыпал за своим столом.
Резкий голос адмирала отвлек Брента от его размышлений.
— Командир дивизиона живучести! Доложите о повреждениях!
Араи поспешно поднялся и, изредка заглядывая в кипу листков, твердо и звучно заговорил:
— Кормовой прибор управления огнем уничтожен — разбит и сброшен за борт…
— Знаю! Уже вся Япония знает об этом! — раздраженно перебил его адмирал.
— Разрешите продолжать, господин адмирал? — с достоинством спросил Араи и, когда Фудзита кивнул, проговорил, снова заглянув в блокнот: — Две двадцатипятимиллиметровых трехствольных зенитных
