К.<нязь> Шаликов.
<Приложение>
К ПОРТРЕТУ КАРАМЗИНА.
С твоим ли образом в душе и пред очами Не буду верен я тому, Что некогда своими ты устами Передавал уму и сердцу моему! Замолкнет ли в груди моей твой голос звучный Вещаньем истины, добра и красоты, С которыми до гроба неразлучный, Творил изящный мир нам в поученье ты! Противники ль твои - Пигмеи дерзновенны Введут рассудок мой, тобою озаренный, В сей жалкий Лабиринт, где жалкий гений их Блуждает ввек без нити благотворной, Где в гордых замыслах своих Они покорствуют лишь воле, непокорной Светильнику небесного огня, Пылавшего в тебе, великий муж, до дня Вещественной разлуки с вами. . . . Нет! нет! наставленный и гением твоим, И жизнию твоей, останусь верен им И мыслями, и в чувствах, и словами!
Князь Шаликов.
1200. А. А. Фукс - Пушкину. 24 мая 1836 г. Казань.
Казань, 1836- го года маия 24.
Милостивый государь, Александр Сергеевич,
Последнее письмо ваше ко мне, как и все мои к вам, дошло до меня очень поздно: причина этому ранняя весна, которая заставила меня прожить в деревне долее, нежели как я предполагала. В день моих имянин мне отдали письмо вместе с драгоценным вашим подарком. Я была в восхищении, и без сомнения вместе со мною радовался и мой ангел. Родные мои и знакомые были тогда у меня? они разделили со мною мою радость, и при восклицаниях кипел кубок за ваше здоровье. Этому был свидетель ваш петербургской житель Приклонский. Поблагодарив усердно за письмо, за книги и за билет, приношу также мою чувствительную благодарность за позволение посылать к вам мои сочинении а ваш журнал. - Очень сожалею, что моя нерадивая Муза диктует мне такие ничтожности, которые послать к вам я никогда бы не осмелилась. Но, исполняя ваше приказание, что есть, посылаю: отрывки из Писем о скитах в Нижегородской губернии, два действия водевиля, первую главу моей повести, взятой из предания татарского об основании и переселении Казани, и одну элегию, которую взял у меня Деларю, чтоб отдать, ежели возможно, вам, а не то в Библиотеку для Чтения. Я почту себя счастливою, ежели вы из моих сочинений найдете что нибудь достойное для помещения в Современник. - Все сочинения, посылаемые к вам, прежде зимы печататься не будут; я бы желала, чтобы они ранее показались в вашем журнале; тогда бы злая критика не смела очень грозно на меня вооружиться. С истинным моим высокопочитанием, честь имею пребыть вам,
Милостивый государь,
навсегда покорнейшая
Александра Фукс.
Писарь, не умеющий писать, наделал множество ошибок в своих тетрадях.
Карл Федорович поручил мне засвидетельствовать вам его почтение; он также имеет намерение к вам послать свои сочинения. Но вот затруднение - мы не знаем к вам адреса. Я уже придумала послать к вам посылку и письма через Панаева.
1201. П. В. Нащокину. 27 мая 1836 г. Петербург.
Любезный мой Павел Воинович,
Я приехал к себе на дачу 23-го в полночь, и на пороге узнал, что Нат.<алья> Ник.<олаевна> благополучно родила дочь Наталью за несколько часов до моего приезда. Она спала. На другой день, я ее поздравил и отдал вместо червонца твое ожерелье, от которого она в восхищении. Дай Бог не сглазить, вс идет хорошо. Теперь поговорим о деле. Я оставил у тебя два порожних экз.<емпляра> Современника. Один отдай кн. Гагарину, а другой пошли от меня Белинскому (тихонько от Наблюдателей, NB) и вели сказать ему, что очень жалею, что с ним не успел увидеться. Во- вторых, я забыл взять с собою твои Записки; перешли их, сделай милость, поскорее. В-третьих деньги, деньги! Нужно их до зареза.
Путешествие мое было благополучно, хотя три раза чинил я коляску, но слава богу - на месте т. е. на станция, и не долее 2-х часов en tout.
Второй Современника очень хорош, и ты скажешь мне за него спасибо. Я сам начинаю его любить, и вероятно займусь им деятельно. Прощай, будь счастлив в тинтере и в прочем. Сердечно кланяюсь Вере Алекс.<андровне.> Ее комиссий сделать еще не успел. На днях буду хлопотать.
27 мая.
Вот тебе анекдот о моем Сашке. Ему запрещают (не знаю за чем) просить чего ему хочется. На днях говорит он своей тетке: Азя! дай мне чаю: я просить не буду.
Адрес: Его высокоблагородию
м. г. Павлу Воиновичу Нащокину etc.
в Москве у Старого Пимена в доме Ивановой.
1202. Д. В. Давыдову. 20-е числа (после 23) мая 1836 г. Петербург.
[Я сей час из Москвы -]
Статью о Дрезд.<ене> не могу тебе прислать прежде нежели ее не напечатают, ибо она есть ценсурный документ. Успеешь наглядеться на ее благородные раны.
Покаместь благодарю за позволение - напечатать ее и в настоящем ее виде. - А жаль, что не тиснули мы ее во 2-м Соврем.<енника>, который будет весь полон Наполеоном? куда бы к стати тут же было заколоть у подножия Вандомской колоны генерала Винценгероде как жертву примирительную! - я было и рукава засучил! Вырвался, проклятый; бог с ним, черт его побери.
Вяз.<емский> советует мне напечатать твои очи без твоего позволения - Я бы рад, да как-то боюсь. Как думаешь - ведь можно бы - без имени?...
От Язык.<ова> жду писем.
1203. H. M. Языков - Пушкину. 1 июня 1836 г. Село Языково.
Спасибо вам, что Вы обо мне вспомнили в Тригорском... тогда я был легок!... Ваш Современник цветет и красуется: жаль только, что выходит редко; лучше бы книжки поменьше, да чаще. Я пришлю вам стихов. - Что делать мне с Ж.<ар> Птицей? Я вижу, что этот род не может иметь у вас полного развития; я хотел только попробовать себя: теперь примусь за большее.
Я собираюсь в Белокаменную, на свадьбу сестры, - повезу туда и всю Птицу. - Мне пишут, что вы опять будете в Москве - дай бог мне с вами там съехаться. Наблюдатель выходит все плоше и плоше - жаль мне, что я увязал в него, стихи мои: его никто не читает.
Ответ на послание кн.<язя> Вяземского будет скоро - виноват я грешный перед ним, но ведь я был немощен и хил - поправляюсь и исправлюсь.
Ваш Н. Языков.
Июня 1 дня
1836.
Легенду об Ал.<ексее> б.<ожьем> ч.<еловеке> я послал к брату для передачи вам: это не то, ее должно взять у Петра Киреевского, сличенную со многими списками и потом уже... (40)
1204. Д. В. Давыдов - Пушкину. 2 июня 1836 г. Село Маза.
2-го июня - Симб.<ирской> губ.<ернии> Сызран.<ского> уезда. С.<ело> Маза.
Посылаю тебе того удальца-партизана, о котором писал, тебе; ты увидишь, что писал правду. Он может пройти бодро и смело мимо Ценсурного Комитета, не ломая шапки, а в случае каприза наплевать членам в глаза, - так, - здоровоживешь, от нечего делать, чтобы показать, что никого не боится. Прочти со вниманием эту статью и исправь слог ее, потому что я ее писал сплеча, на скоро, - а между тем заметь: мысль богатая. Это открытие нового рудника силы империи и [пре] и намека, как из него бить монету славы. Недостаток статьи состоит в гомеопатической ее краткости, что вовсе не действует на наших государственных мужей; у них горлы аллопатически широкие и любят глотать огромные пилюли, хотя бы они сделаны были из одного белого хлеба. Я это знаю, и потому статья к тебе посылаемая есть только вступление к сочинению довольно обширного (41) размера: Опыт партизанского действия, некогда мною изданного и теперь совершенно переделанного.
Знаешь ли, что бы мне хотелось сделать для тебя? Послать к тебе на некоторое время вступление мое к Польской войне, которую я было вздумал описывать. Всего вступления печатать нельзя, потому что.... нельзя. Хотя оно писано в духе анти-либеральном и царь ваш выставлен, каким он истинно есть: твердым, великим и душой русским, но так как я говорю о других особах с тою же благосклонностию, как о Винценгероде, а у этих особ всегда много заступников, потому что рука руку моет, - то можно бы сделать некоторые извлечения из книги; - но как сделаешь извлечения? Всякая книга как кольчуга, кольцо в кольцо; разорвать ее легко, но что из этого выдет? вынутые кольцы негодятся даже я для обручения Корсакову (Григорыо), который, как тебе верно уже известно, женится, - а кольчуга останется с прорехою, как невеста его, вдова Леонтьева. Долго, 45 лет, если не более, человек этот обдумывал дело, которое позволительно только делать надумавши, иначе даешь вс право на весьма невыгодное заключение о своей умственной способности. Мне жаль его душевно. Он человек прекрасный и любящий жизнь свободную, к тому же и сошник в [сохе] плугу (42) его - по слухам, - невесьма исправен; теперь надевай ярмо, да принимайся за пашню волею или не волею, она же, как говорят, взыскательна на барщине; покойного Леонтьева вплоть запахала.
Вот куда занесла меня свадьба Корсакова: начал польскою войною, а кончил делом, в котором [ни] капли крови не прольется. - Вот уже две почты прошли а я вс -таки обещанного тобою Современника не
