строению. Старик стал между нами и дверью, осторожно ее отпер, не выпуская из рук задвижки, и мы увидели женщину, с головы до желтых туфель покрытую белой чадрою. Наш переводчик повторил ей вопрос: мы услышали шамкание семидесятилетней старухи; г. А. прервал ее: 'Это мать паши, - сказал он, - а я прислан к женам, приведите одну из них'; все изумились догадке гяуров: старуха ушла и через минуту возвратилась с женщиной, покрытой так же, как и она, - из-под покрывала раздался молодой приятный голосок. Она благодарила графа за его внимание к бедным вдовам и хвалила обхождение русских. Г-н А. имел искусство вступить с нею в дальнейший разговор. Я между тем, глядя около себя, увидел вдруг над самой дверью круглое окошко и в этом круглом окошке пять или шесть круглых голов с черными любопытными глазами. Я хотел было сообщить о своем открытии г. А., но головки закивали, замигали, и несколько пальчиков стали мне грозить, давая знать, чтоб я молчал. Я повиновался и не поделился моею находкою. Все они были приятны лицом, но не было ни одной красавицы; та, .которая разговаривала у двери с г. А., была, вероятно, повелительницею харема, сокровищницею сердец, розою любви - по крайней мере я так воображал.
Наконец г. А. прекратил свои расспросы. Дверь затворилась. Лица в окошке исчезли. Мы осмотрели сад и дом и возвратились очень довольные своим посольством.
Таким образом, видел я харем: это удалось редкому европейцу. Вот вам основание для восточного романа.
Война казалась кончена. Я собирался в обратный путь. 14 июля пошел я в народную баню и не рад был жизни. Я проклинал нечистоту простынь, дурную прислугу и проч. Как можно сравнить бани арзрумские с тифлисскими!
Возвращаясь во дворец, узнал я от Коновницына{35}, стоявшего в карауле, что в Арзруме открылась чума. Мне тотчас представились ужасы карантина, и я в тот же день решился оставить армию. Мысль о присутствии чумы очень неприятна с непривычки. Желая изгладить это впечатление, я пошел гулять по базару. Остановясь перед лавкою оружейного мастера, я стал рассматривать какой-то кинжал, как вдруг кто-то ударил меня по плечу. Я оглянулся: за мною стоял ужасный нищий. Он был бледен как смерть; из красных загноенных глаз его текли слезы. Мысль о чуме опять мелькнула в моем воображении. Я оттолкнул нищего с чувством отвращения неизъяснимого и воротился домой очень недовольный своею прогулкою.
Любопытство, однако ж, превозмогло; на другой день я отправился с лекарем в лагерь, где находились зачумленные. Я не сошел с лошади и взял предосторожность стать по ветру. Из палатки вывели нам больного; он был чрезвычайно бледен и шатался как пьяный. Другой больной лежал без памяти. Осмотрев чумного и обещав несчастному скорое выздоровление, я обратил внимание на двух турков, которые выводили его под руки, раздевали, щупали, как будто чума была не что иное, как насморк. Признаюсь, я устыдился моей европейской робости в присутствии такого равнодушия и поскорее возвратился в город.
19 июля, пришед проститься с графом Паскевичем, я нашел его в сильном огорчении. Получено было печальное известие, что генерал Бурцов был убит под Байбуртом. Жаль было храброго Бурцова, но это происшествие могло быть гибельно и для всего нашего малочисленного войска, зашедшего глубоко в чужую землю и окруженного неприязненными народами, готовыми восстать при слухе о первой неудаче. Итак, война возобновлялась! Граф предлагал мне быть свидетелем дальнейших предприятий. Но я спешил в Россию... Граф подарил мне на память турецкую саблю. Она хранится у меня памятником моего странствования вослед блестящего героя по завоеванным пустыням Армении. В тот же день я оставил Арзрум.
Я ехал обратно в Тифлис по дороге уже мне знакомой. Места, еще недавно оживленные присутствием 15 000 войска, были молчаливы и печальны. Я переехал Саган-лу и едва мог узнать место, где стоял наш лагерь. В Гумрах выдержал я трехдневный карантин. Опять увидел я Безобдал и оставил возвышенные равнины холодной Армении для знойной Грузии. В Тифлис я прибыл 1-го августа. Здесь остался я несколько дней в любезном и веселом обществе. Несколько вечеров провел я в садах при звуке музыки и песен грузинских. Я отправился далее. Переезд мой через горы замечателен был для меня тем, что близ Коби ночью застала меня буря. Утром, проезжая мимо Казбека, увидел я чудное зрелище. Белые оборванные тучи перетягивались через вершину горы, и уединенный монастырь{36}, озаренный лучами солнца, казалось, плавал в воздухе, несомый облаками. Бешеная Балка также явилась мне во всем своем величии: овраг, наполнившийся дождевыми водами, превосходил в своей свирепости самый Терек, тут же грозно ревевший. Берега были растерзаны; огромные камни сдвинуты были с места и загромождали поток. Множество осетинцев разработывали дорогу. Я переправился благополучно. Наконец я выехал из тесного ущелия на раздолие широких равнин Большой Кабарды. Во Владикавказе нашел я Дорохова{37} и Пущина. Оба ехали на воды лечиться от ран, полученных ими в нынешние походы. У Пущина на столе нашел я русские журналы. Первая статья, мне попавшаяся{38}, была разбор одного из моих сочинений. В ней всячески бранили меня и мои стихи. Я стал читать ее вслух. Пущин остановил меня, требуя, чтоб я читал с большим мимическим искусством. Надобно знать, что разбор был украшен обыкновенными затеями нашей критики: это был разговор между дьячком, просвирней и корректором типографии, Здравомыслом этой маленькой комедии. Требование Пущина показалось мне так забавно, что досада, произведенная на меня чтением журнальной статьи, совершенно исчезла, и мы расхохотались от чистого сердца.
Таково было мне первое приветствие в любезном отечестве.
Примечания
{1} Ермолов Алексей Петрович (1772-1861) - русский генерал, герой Отечественной войны 1812 г. С 1816 г. - главнокомандующий на Кавказе. В 1827 г. Ермолов был уволен Николаем I в отставку и жил большей частью в своем Орловском имении.
{2} ...портрет, писанный Довом. - Портрет Ермолова кисти Доу из Военной галереи 1812 г. в Зимнем дворце.
{3} ...слова гр. Толстого - графа Ф. И. Толстого, по прозвищу 'американец' (см. о нем в т. 1, стр. 575).
{4} ..нашел я графа Пушкина. - В. А. Мусин-Пушкин (1798-1854) состоял членом Северного общества декабристов; после подавления восстания был переведен из гвардии в армейский Петровский полк.
{5} 'Кобылиц неукротимых' - цитата из думы Рылеева 'Петр Великий в Острогожске' (1823).
{6} Шернваль Э. К. - офицер генерального штаба при Паскевиче; брат жены В. А. Мусина-Пушкина.
{7} '...реке, на Севере гремящей'. - В оде Державина 'Водопад' (1794) есть строки:
И ты, о водопадов мать!
Река на Севере гремяща.
{8} 'И в козиих мехах вино, отраду нашу!' - стих из третьей песни 'Илиады' Гомера в переводе Е. Кострова.
{9} Граф И. Потоцкий - путешественник, писатель и историк, автор романов из испанской жизни и книги на французском языке 'Путешествие в степях Астрахани' (Париж, 1829).
{10} '...подпирающую небосклон'. - В стихотворении Д. Давыдова 'Полусолдат' (1826) есть следующие строки:
С Кавказа глаз не сводит он,
Где подпирает небосклон
Казбека груда снеговая.
{11} Ждали персидского принца. - Приезд в Россию персидского наследника Хозрев Мирзы был вызван нападением на русское посольство в Тегеране 30 января 1829 г., во время которого погиб А. С. Грибоедов.
{12} ...надеялся я найти Раевского. - Н. Н. Раевский-младший командовал в армии Паскевича кавалерийской бригадой.
{13} 'Душа, недавно рожденная...' - стихи из 'Весенней песни' грузинского поэта Димитрия Туманишвили (ум. в 1821 г.).
{14} ...несчастный Кларенс - английский герцог Георг Кларенс, утопленный своим братом королем Эдуардом IV в бочке вина (1478).
{15} Граф Самойлов Н. А. (ум. в 1842 г.) - офицер, двоюродный брат Н. Н. Раевского.
{16} Генерал Сипягин Николай Мартемьянович (1785-1828) - тифлисский военный губернатор.
{17} Генерал Стрекалов С. С. (1782-1856) - тифлисский военный губернатор после смерти Сипягина.
{18} Бутурлин Н. А. (1801-1867) - адъютант военного министра графа Чернышева.
