все-таки был Кюсюр. И каждый чум стоял словно в собственном ореоле, или ауре, и радужное свечение исходило от всех них, как от линзы, если повернуть ее особым углом. И великий покой царствовал над всем. Головко и Жукаускас осторожно ступали по нежной тундровой почве, словно боясь испортить ее иллюзорное волшебное существование и разрушить какую-нибудь связь: между нераскрытым цветком и землей, или между землей и баобабом. Здесь везде существовали связи, и они были тонкими и неуловимыми, словно волоски маленького, еле различимого зверька; их разрыв никогда не мог обозначать гибель и конец всей совокупности прекрасный вещей, но лишь их преобразование в новое единство, не обязательно столь же таинственное, но обязательно присутствующее. Трепет охватывал Головко, когда он видел нежный шерстистый цветок белого цвета, вырастающий из болотистого мокрого окружения, - он не мог бы закрыться, он мог только умереть. Хотелось сорвать цветок, или быть цветком. Жукаускас млел, поворачивая свой взгляд направо, и не видя никаких чумов. Он мечтал возродиться палочкой, лежащей здесь на кочке. Они тихо шли, приближаясь к чумам, и несли свои сумки с вещами, и в лужах отражалось все то, что они видели перед собой. Они встали, больше не хотелось ничего, и не было нужды ничего совершать. Абсолютная тишина установилась вдруг; наверное, это произошло оттого, что смолкло <шика- сыка>. Никто из них не мог раскрыть рот и издать звук, но тишина давила своей невероятностью, как будто заставляя неожиданно взорваться разными разрозненными звуками и погибнуть от распада всего на неведомые фразы и слова. И тут из предпоследнего чума вышел человек в бежевом халате и посмотрел вперед ясным взглядом. Жукаускас поставил свою сумку на траву. - Вы здесь, - сказал человек, подойдя к ним. - Почему бы и не здесь. Можно быть здесь, можно не быть, можно сказать, можно и не сказать. Меня нет там, вы пришли. Софрон удивленно посмотрел на белую бороду этого человека. Головко медленно спросил: - Это - поселок Кюсюр? - Я не говорил с вами, - просветленно улыбаясь, сказал человек. - Я говорил с вами. Мне неведома ваша цель, и мне без разницы мое поведение. Я могу, или не могу. Хотите сказать? - Вы имеете в виду меня? - спросил Софрон. - Меня зовут Софрон Исаевич Жукаускас, я - старший инструктор Добровольного Физкультурного Общества... Человек стал улыбаться еще сильнее, как будто увидел перед собой подлинный рай. - Чудесно! - сказал он. - Просто чудо. Конечно, что можно было ожидать, но это все. Я теперь все. Я даже могу убить. - Меня?! - воскликнул Жукаускас, почему-то посмотрев направо. - Вас? - спросил человек, потом начал долго смеяться. - Ну это просто невероятно! И вас тоже. - Вы шутите?! - холодно вмешался Головко, засовывая руку в карман. - Я? Я шучу. Я есть. Между прочим, это - поселок Кюсюр. - Вот это все? - сказал Софрон, показывая пальцем на чумы. - Кюсюр - это все, - ответил человек. - Хотите видеть? - Скажите, - дружелюбно проговорил Софрон, - можно вас спросить обо всем? - Все, что я знаю, я знаю, - сказал человек серьезно. - И все знают. Но вы здесь, и я говорю. Это - Кюсюр! Жукаускас достал перчатки. - Вам холодно? - Мы прибыли, - недовольно проговорил Жукаускас. - Я хочу в гостиницу, хочу спать, нам необходимо кое-что, я ничего не понимаю. Почему чумы, где дома, где поселок, где люди?! Кто говорит у вас <шика-сыка> ночью? Вы - якут? Вы всех знаете здесь? Могу я узнать у вас про одного человека? - Назовите имя, - сказал человек. - Имя есть слово, состоящее из звуков, в которых заключен целый мир. Имя есть истинный полет, имя есть Вселенная, замыкающаяся сама в себе. Имя есть тайна, вызывающая страх и трепет. Вы сами все знаете, и я знаю. Бесполезно заниматься этим, но вы хотите. Хорошо, видите: есть чум. Мне непонятно, но это и есть счастье. Пойдемте в мой чум, там мы говорили <шика-сыка>, я сделаю вам костер, кипяток, еду и место для сна. Вы прибыли, а я - нет. Я преклоняюсь, мне интересно. Наверное, так нужно. Отныне буду я. Итак, вы должны познать то, что вы есть. - Как зовут вас? - дружелюбно спросил Головко, щелкнув пальцами. - Мое имя есть все остальное, так же, как и все остальные есть мое имя. Назовите меня Хек, ведь это - лучшее. - Вы здесь живете. Хек? - бодро спросил Софрон, надевая перчатки и беря свою сумку. - Поюли, - сказал этот человек и отошел от них. Он стал медленно идти в сторону желто-зеленого чума, держась руками за свой халат. Головко и Жукаускас последовали за ним, стараясь не ступать в лужи. И они все подошли к красивому чуму, и Хек отодвинул какую-то занавесь и открыл вход. И там внутри был очаг и шкуры, и на рыжей шкуре лежал человек в красном халате с белыми усами. Хек указал на него левой рукой и прошептал: - Это - Васильев. Он не спит. Жукаускас и Головко остановились у входа и стали смотреть на лежащего человека. У него были открыты глаза, и он сказал: - Каждый, кто входит, получит осознание цели. Каждый, получающий цель, станет собой. - Меня зовут Абрам, - растерянно сказал Головко, зачем-то выставляя вперед руку.
- Если имя обретет почву, мир превратится в дух, - проговорил лежащий человек и поднял руку. - Я - Саша. Моего друга в этой реальности зовут Иван. Иван, а? - Шэ, - сказал первый человек. - Но вы сказали, что вы - Хек! - воскликнул Софрон. - Иван Хек, - мягко сказал Иван Хек, проходя внутрь чума и садясь на белую шкуру. - Идите сюда, ложитесь, или садитесь. Жукаускас быстро подошел к черной шкуре и поставил рядом с ней свою сумку. Головко проследовал за ними, нагнувшись, потому что из-за своего большого роста он еле помещался внутри. Они уселись, потом Головко снял с себя коричневую куртку. Посреди чума была печка с зеленой трубой, выходящей вверх; в ней горели дрова. Рядом с дыркой для трубы висела лиловая электрическая лампа, она слегка покачивалась, непонятно отчего, и повсюду бегали красивые таинственные тени. Все стенки, составляющие чум, внутри оказались белыми, но было непонятно - сделаны они из шкур, или из чего-нибудь еще. От печки шел уютный жар; Жукаускас протянул к ней ладони. Иван Хек погладил левой рукой свою бороду, а потом достал откуда-то маленькую веточку с засохшими желтыми листьями. - Растение, - сказал он и положил веточку перед собой. - Вы просто приехали сюда, или вы имеете цель своего пути? - спросил вдруг Саша Васильев. Жукаускас смущенно улыбнулся, посмотрел вокруг и тихо сказал: - У вас есть электричество? Мне показалось, что тут только чумы и тундра. - Это - поселок Кюсюр, - насмешливо проговорил Васильев. - Но если у вас в Кюсюре чумы и костры, откуда у вас в чуме лампа и свет? И где ваша гостиница, почта, поселковый совет? Васильев ударил ладонью по шкуре, на которой лежал. - Совет здесь, - сказал он. - Все, что есть здесь, есть совет. Свет вокруг и внутри. Все, что вы видите - свет. Вы видите свет и хотите знать совет, но наша географическая точка, в которой сейчас пребывает Иван Хек, вы, вы и я, давно электрифицирована. Однажды некто раскрасил столбы в цвет зари, и провода - в цвет небес. Но вы не заметили этого. Вам все равно. Но я прошу прощения, хотя это не то. - Вы хотите сказать, что сюда проведены провода? - спросил Софрон, оглядываясь. - Не будьте таким настырным, - прошептал Головко. - Разве это главное? - Да, - сказал Софрон. - Хорошо! - воскликнул Хек. - Я могу высказать свою уверенность в том, что электричество проходит по кабелю, существующему внутри, в вечной мерзлоте. Это прекрасный современный красивый кабель. Он проложен давно. - Замечательно, - проговорил Софрон, - но тогда почему у вас все так?! - Как?! - сказали хором Хек и Васильев и засмеялись. - Ну так, - задумчиво произнес Софрон Жукаускас, - так. Не по-советски, не по-депски. Этого не должно быть, должен быть совет, должна быть проблема, должно быть недовольство, должен быть хаос. Ведь мы ехали недолго! - Но здесь космос, - ответил Хек. - И ведь вы не хотите своей Депии, как вы называете это образование. Радуйтесь, смотрите на огонь! - Я смотрю, - тихо сказал Софрон. - Это странно. Почему я увидел цветок, и он мне понравился? Почему здесь существуют чумы разных цветов? Где вы работаете, если я - Старший Инструктор, а Головко - биолог? Скажите пожалуйста, как пройти в гостиницу?! - Мы не работаем, - проговорил Васильев и привстал. - Мы говорим. Мы говорим <шика-сыка>. Другие делают другое. Здесь чумы, потому что здесь тундра. Вам понравился цветок, потому что вы - в тундре. Здесь нет гостиницы, но есть чум. Вы можете уйти туда. Шамильпек?! - Что?! Васильев засмеялся, лотом сел на пол. - Вы так удивились, как будто я что-то сказал. Но я ничего не сказал, я только произнес несколько звуков, не имеющих смысла, но имеющих нужную интонацию. Возможно, это мой язык. И потом, так ли уж вас интересуют слова? А если они вас так интересуют, вы можете внести в мою речь любое восхищение и любовь, на которую вы только способны; и новое великое слово воссияет над всеми нами, словно волшебный венец! Проговорив это, Васильев встал, потом сделал два приседания. - Почему вы так взволнованы, вы же уехали и приехали. И потом, вам нужно другое; хотя, кто я такой, чтобы говорить об этом? - А что такое тундра? - ошарашено спросил Софрон. Хек подошел к печке, вынул оттуда горящую палку, потом засунул ее обратно. - Тундра - это все, - сказал он. Они все замолчали; и только пламя издавало свой характерный шумящий звук. - Подождите, - вдруг сказал Головко, - подождите, подождите. Софрон Исаевич мой напарник, он с вами поговорил, видимо, он не так выразился, дело в том, что мы приехали по делу; если можно, отведите нас туда, где можно переночевать, мы, разумеется, заплатим, мы бы очень вас попросили; и еще у нас есть вопрос, нам нужен такой человек, который здесь живет, в общем, он должен быть, его зовут Август. - Август? - презрительно сказал Хек. - Кто это - Август? - Я знаю, - вмешался Васильев. - Ты знаешь. Это такой юноша, он не блещет умом и талантом, он бледен и довольно вежлив. Но его сейчас нет! - Я не знаю! - воскликнул Хек. - Я знаю все! Я знают всех! Август - это не то. -
