темно. Сойдя с лозаннского поезда, слонялся по городу, заходил в кафе или ресторан, затем, взяв такси, отправлялся в старую часть Женевы. Машину отпускал, не доезжая два-три квартала до дома врача.
По ночам город жил на режиме воздушной светомаскировки. В кромешной тьме легко было спрятаться от преследователей. Время от времени Джим сворачивал за угол или входил в подъезд какого-нибудь дома, прислушивался, не идет ли кто за ним: на пустынных улицах шаги слышны далеко. В квартиру врача Джима впускали после того, как он называл пароль.
С той же целью, что и Джим, посещала конспиративную квартиру Сиси: адрес был дан ей с условием - никому другому из наших товарищей его не сообщать. Только строжайшая конспирация могла обеспечить продолжение работы.
Самым важным было продолжать передачу информации. От Пакбо я получал ее довольно регулярно, Сиси же сумела посетить меня только два раза.
Взвесив все наши возможности, мы изложили свои соображения руководству Центра. Москва ответила радиограммой:
'Ваши предложения верны. Как руководитель, дайте указания Сиси и Пакбо продолжать пока работу самостоятельно. Важнейшие материалы должны передаваться через Джима. Джим обязан немедленно подыскать новую радиоквартиру в каком-либо городе. Главное, чтобы важные и срочные донесения доставлялись без задержек.
Директор'.
На квартире врача я познакомил Пакбо с Джимом, чтобы они могли работать без моего содействия. Джим теперь, по указанию Центра, редко выходил в эфир. Найти подходящую новую квартиру было почти невозможно: не всякая могла подойти для установки в ней рации. Кроме того, в условиях военного времени иностранцу переехать из одного города в другой или даже сменить квартиру можно было только с разрешения полиции, а для этого следовало дать убедительное объяснение. Пока его у Джима не было.
А в это время продолжались допросы наших товарищей, сидевших в тюрьме.
Попытка освободить арестованных радистов путем денежного залога окончилась неудачей. Полиция узнала о наших намерениях из радиопереписки с Центром, которую она начала читать после того, как захватила при арестах страницы шифровальной книги. Помогавший нам полицейский чиновник был уволен, а Эдмонда и Ольгу Хамель и Маргариту Болли перевели из женевской тюрьмы в какую-то другую.
Первые показания следователи получили от Болли. Правда, она больше месяца отрицала свою принадлежность к нелегальной группе - вещественных улик против нее было мало. Решающую роль в признании Маргариты сыграли сведения, собранные во время агентурной слежки, и, конечно, неопытность девушки.
Маргарите показывали две фотографии - мою и Джима, называли фамилии, но она упрямо твердила, что эти лица ей совершенно незнакомы. Однако когда следователь со всеми подробностями описал места ее встреч со мной, Джимом и Пакбо, сопротивление Болли было сломлено: она не предполагала, что полиции известно так много.
Болли рассказала на допросах почти все о себе и то, что знала о сотрудниках, с которыми контактировалась к работе. Умалчивала Маргарита только о принадлежности к советской военной разведке. Она утверждала, что работала на Великобританию и США. На этой версии девушка настаивала до февраля 1944 года. В своих показаниях она подчеркивала, что деятельность группы направлена исключительно против нацистской Германии, и, в конечном счете, способствует защите Швейцарии.
Лучше вели себя на следствии супруги Хамель. Хотя против них было собрано множество улик, Эдмонд и Ольга отвергали все обвинения, которые им предъявлялись, отказывались опознать меня по фотографии. Несколько месяцев полиция не могла добиться от Хамелей ничего существенного. Они держались так до тех пор, пока совсем не были прижаты к стене новыми вескими доказательствами. Подробности следствия рассказали сами радисты, выпущенные позднее временно на свободу, а подтвердились они материалами судебного процесса, устроенного швейцарскими властями уже после войны.
Провал в Лозанне
Охоту за рацией Джима вел тот же отряд пеленгации, который раскрыл наши женевские радиоквартиры. Архивные документы воссоздают точную картину этого поиска.
'Сигналы... третьей станции, - пишет в своем рапорте командир радиоотряда лейтенант Тренер, - были едва слышны 27.9.43 в 00.25 минут... Эта станция работала бессистемно (чтобы осложнить пеленгацию) и была поэтому для обнаружения самой трудной.
9.10.43 - мы уверены, что она в Лозанне.
20.10.43 - установили, какой квартал города.
25.10.43 - в каком доме.
5.11.43 - имели все технические данные, подтверждающие гипотезу федеральной полиции... По этим данным определили адрес станции: улица Лонжере, дом 2, пятый этаж, квартира Фута.
11.11.43 - выявили станцию, с которой связан Фут. Это был сильный передатчик с позывными ОВВ. За ним регулярно следила наша радиометрическая станция. Стало ясно, что ОВВ находится в России'.
Запеленгованный передатчик находился в густонаселенном квартале. Отыскать его было не просто. Чтобы определить, где находится рация, полиции пришлось отключать электроэнергию поочередно в каждом здании в момент сеанса радиосвязи. Если передатчик продолжал работать, значит, он в другом доме; шли дальше, отключали следующий дом. И так до тех пор, пока передатчик, лишившись питания, смолк. Адрес установили: улица Лонжере, 2. Но это был большой дом со множеством квартир.
Потом радиооператоры продолжили поиск с помощью специальных маленьких приемников, умещавшихся в кармане пальто. Обходили этаж за этажом... На пятом этаже дома, у двери в конце длинного коридора, дробные сигналы морзянки зазвучали громко-громко.
Джим не замечал признаков нависшей угрозы - агентурная слежка за ним велась с предельной осмотрительностью. Он не мог знать, что вечером или ночью какие-то странные люди ходят по этажам дома, делая вид при встречах с жильцами, будто они ошиблись квартирой. Он ни разу не видел их потому, что в это самое время с привычной скоростью стучал телеграфным ключом или слушал через наушники московскую станцию, записывая на листе бумаги ряды цифр. Правда, однажды, когда Джим возвращался к себе, ему показалось, будто кто-то подглядывает за ним из соседней квартиры. Он услышал за спиной отчетливый щелчок дверного замка. Но решил, что почудилось: последние дни нервы были в постоянном напряжении.
Соблюдая строгое предписание Центра, Джим больше слушал Москву, чем передавал сам. 16 ноября наш лозаннский радист опять навестил меня, а перед этим встречался с Пакбо. Ночью Джим отправил мои шифровки и от себя дал такую радиограмму*
17.11.43. Директору.
Лонг и Зальтер имеют очень ценную информацию для передачи Центру. Пытаюсь сделать все, чтобы достать радиодетали и собрать передатчик, на случай если меня арестуют,
Джим.
Этот радйосеанс не был, по-видимому, засечен швейцарскими пеленгаторщиками, так как пометки за 17 ноября нет в журнале радиопоисков. Дело в том, что Джим пользовался разными диапазонами волн и семью позывными, произвольно меняя их, и на сей раз его, видимо, потеряли в эфире. Но двумя-тремя днями раньше контрразведка перехватила распоряжение Центра, которое, будь оно осуществлено, поломало бы полиции все ее планы: Директор предлагал радисту ввиду опасности провала как можно скорее перейти на нелегальное положение. Радиограмма была адресована на мое имя, полиция прочла ее. Тотчас последовал приказ об аресте Джима. Арест намеревались провести в ночь на 19 ноября, но передатчик не работал. Пришлось налет отложить: полиции было важно захватить радиста с поличным.
И вот момент наступил.
О том, как это произошло, Джим рассказал после войны в своем докладе Центру.
'Последний раз я видел Дору в доме врача 16 ноября 1943 года, - писал Джим. - Он передал мне несколько шифровок, мы договорились о следующей встрече на вечер 20 ноября.
Вечером 19 ноября я решил вызвать Центр (после перерыва с 17 ноября, чтобы затруднить пеленгацию), так как на другой день у меня должна была быть встреча с Дорой. Отправив свою телеграмму с запросом, нет ли чего для Доры, я стал принимать длинную телеграмму Центра.
Но в 00 часов 45 минут группа полицейских из 15 человек ворвалась в мою квартиру, взломав дверь железным ломом, и с оружием бросилась на меня. За эти минуты я успел сжечь на свече телеграммы и,
