- Никаких. Никаких других оснований.
Мехман задумался, а Муртузов продолжал говорить, но с гораздо меньшим пылом. Он уже испугался, что, желая настроить Мехмана против Кямилова, слишком далеко зашел.
- Да, Кямилов такой человек. Когда он сидит за столом с важным видом, то со стороны кажется, что в голове этого человека вмещается весь мир, вся мудрость света.
- В таком случае надо на него смотреть тогда, когда он отходит от стола.
- Это мудро сказано, - заметил Муртузов, покачивая головой.
- Да, государственным постом нельзя прикрывать беззаконие и самодурство отдельных людей.
- Очень верно сказано, золотые слова, товарищ прокурор. Но... Муртузов развел руками. - Ей-богу, перед Кямиловым я всего-навсего жалкий цыпленок с подбитыми крыльями. У него большая власть. Он как огромный слон, а я, я крохотный воробей, ей-богу.
- Пускай он слон... все равно. Надо протестовать против его самодурства.
- У меня, открыто скажу, товарищ прокурор, двое детей, которых я кормлю только со своего оклада. Мехман похлопал ладонью по папке.
- А этот человек, невинно привлеченный к ответственности, детей не имеет?
- Имеет.
Мехман захлопнул папку и встал.
- Я сам заново проведу следствие. Надо освободить этого колхозного бригадира Саламатова. Видимо, дело это вообще придется прекратить производством.
- А Кямилов?
Мехман сердито посмотрел на следователя:
- Все подчиняются закону, все равны перед законом - и Кямилов и Саламатов. - И он написал на деле свою резолюцию.
Следователь даже заморгал глазами от страха.
- И помните, - добавил прокурор. - Я предупреждаю вас с самого начала...
Муртузов даже не дал ему закончить фразу:
- Я подчиняюсь вашему приказу, товарищ прокурор. Моя совесть тоже голосует за справедливость...
Он собрал груду папок и удалился, пятясь к двери спиной. Когда он был уже на пороге, раздался телефонный звонок. Мехман поднял трубку. 'Здравствуйте, товарищ Вахидов, - сказал он. - К вам? Хорошо...'
Муртузов приоткрыл рот от удивления. Это звонил секретарь райкома. Муртузов осторожно прикрыл за собой дверь, спрятал дела и поспешно направился в райисполком.
15
Кямилов был один. Заложив руки за затылок, он раскачивался в кресле и тихонько насвистывал.
- Ну как, следователь? - спросил он, не меняя позы. И зевнул: - Что нового?
- Пока живем, товарищ Кямилов, - ответил Муртузов, почтительно кланяясь. - Желаем вам полного благополучия.
- Видишь, как игнорируют нас наверху, посылают к нам своих людей? Огромная туша Кямилова едва помещалась в мягком большом кресле. - Выходит так, что мы здесь пыхтим и потеем, а труды наши ничего не стоят...
- Лишь бы вы сами были здоровы, - сказал Муртузов и сел. - Какая разница? Разве не все равно, кто будет прокурором, я или этот приезжий...
- Разница в том, что власть должна быть на местах, а не на небе... Кямилов высвободил руки и выпрямился. - Разница большая, очень большая, товарищ Муртуз Муртузов.
- Это верно, но ваше здоровье ценнее всего, стоит ли вам так расстраиваться? - Муртузов постарался выдавить улыбку на бледном лице.
Кямилов снова зевнул.
- Нет, я напишу об этом, - сказал он, постукивая ногой об пол, - Так тоже не годится. Мы тут из кожи вон лезем, строим колхозы, создаем фермы, укрепляем район, жизни не жалеем. А они игнорируют нас и наши решения. Кямилов взял из большого серебряного портсигара папиросу и закурил. - Ну, что там мудрит новый прокурор?
- Он пока больше философствует, чем работает. Сегодня с самого утра только тем и занимался, что критиковал ваши резолюции.
- Почему, интересно, он начинает с нападок на решения местной власти, а воров и кулацкое отродье оставляет в покое? А?
- Сам не понимаю, ей-богу. Он говорит: борьба против всякого беззакония - это есть борьба против воров и грабителей.
- А ты бы сказал: иди, ради бога, к черту, поищи себе бездельников. У них, может, есть время слушать такие глупости. Сказал или нет?
- Как не сказал, конечно, сказал.
- Не успел приехать, уже напал на наши решения! - Кямилов опустил кулак на стол. - Сейчас я его вызову, на глазах у всех опозорю. Он же молокосос! Или вот что, доведи это сам до его сведения. Так и передай ему: товарищ Кямилов говорит, что в течение двадцати четырех часов уберет его из района. Я сейчас же дам молнию в центр! - Кямилов растопырил пятерню, одним пальцем нажал кнопку звонка и долго звонил, но секретарь не появился. Вместо него прибежал курьер с опухшими сонными глазами.
- Эй, где этот пес Саррафзаде?
- Он куда-то вышел, товарищ Кямилов.
- Разыщи его сейчас же, достань с неба, из-под земли, прямо из этих твоих сонных глаз выколупай, слышишь? Вот часы, я слежу: срок три минуты! Найди этого щенка, понял? Я жду ровно три минуты - дошло это до тебя? Кямилов посмотрел на ручные часы, величиной с блюдечко для варенья. Он любил все большое, массивное, бросающееся в глаза... - Я считаю минуты, быстро. Беги!
Курьер выбежал. Кямилов зажег потухшую папиросу, затянулся и тут же бросил окурок в пепельницу. Разбушевавшийся Кямилов обрушился на следователя.
- Ты же не мужчина, а мертвец, труп! Поэтому тебя и не утвердили в центре. И очень правильно сделали, так тебе и надо. - Кямилов без всякого стеснения говорил совершенно противоположное тому, что высказывал несколько минут тому назад. - Одно только и умеешь - тихо, как червяк, копошиться и, заикаясь, спрашивать: 'Гражданин, как ваше отчество?' Пишешь, спрашиваешь, пишешь, без конца зачеркиваешь, а пользы никакой.
- Товарищ Кямилов, я перед вами чист...
Кямилов ударил кулаком о стол с такой силой, что чуть не разбил стекло.
- Молчал бы! Ты если и заслужил что, так только гнилой гроб.
Муртузов испуганно замигал.
- Да, ты это заслужил, повторил Кямилов, довольный своим остроумием. Что можно возразить против этого изречения?.. Гнилой гроб...
Муртузов пытался что-то сказать в свое оправдание, но Кямилов закричал:
- Это золотое изречение. Цыпленок, только вчера вылупившийся из яйца, явился сюда и пытается замарать решение исполкома. А что такое исполком? Разве он не существует тут с первого дня революции? Разве ты не знаешь, сколько лет здесь Кямилов председателем? А ты молчишь и сюсюкаешь... Кямилов стал прохаживаться по кабинету. Пол заскрипел под его тяжелыми шагами. - Следователь плакался: нет лошади. Мы выделили, дали. Попросил овес для коня. Достали. Заявил: нет седла. Подарили. Подковы, и те прибили для Муртуза Муртузова. Стремя поддержали, чтобы Муртуз Муртузов сел на коня... И нате, извольте, этот бездушный Муртузов не может своим языком даже мацони разрезать в знак благодарности нам за целый океан добра. А раз так, такого, как ты, не прокурором надо назначать, а выгнать, вышибить, как негодного следователя!.. Надо зубы иметь, дорогой мой, крепкие зубы...
- Вы меня еще не знаете, товарищ Кямилов, у меня есть зубы...
- Знаю, знаю, прекрасно знаю. Облысеть-то ты облысел, голова желтая, как тыква, а зубы, видите ли, у него сохранились. Не слишком ли они у тебя прочные, господин Муртузов?
- Ей-богу, из-за этого вашего предписания об аресте Саламатова я с ним столько спорил, что легче, как говорится, было бы коня на скалу взогнать.
- Какого это коня? На какую скалу? - насторожился Кямилов. И внезапно решил: - Завтра же верни лошадь! Мы не можем незаконно расходовать государственные средства, чтобы ты скакал на коне. Завтра же верни коня, и все. Безоговорочно. Вассалам.
Кямилов искоса посмотрел на Муртузова. Тот, как беззащитный птенец, ищущий спасения от налетевшего ястреба, не находил места, чтобы укрыться. Ему казалось, что вся комната дрожит от раскатов председательского голоса и топота его шагов.
- Коня вернешь!..
- Имеете право... Как вам угодно, - тихо согласился Муртузов.
- Имеете право?! Вернешь коня, и все.
