своем доме означает окончательное исчезновение старухи Хатун, так ревниво оберегавшей Мехмана. И хотя они вслух об этом не говорили, но все прекрасно поняли друг друга. Кроме простодушной Явер Муртузовой, искренно жалевшей больную, все думали только о своих собственных интересах. Во взгляде каждого можно было прочесть, что было у него на уме. Да, все надеялись на одно: меч прокурора, - так горячо взявшегося за дело, скоро притупится. Откровеннее всего радовался человек в калошах. Выбегая с телеграммой, он обвел всех ехидным взглядом своих маленьких глаз и проговорил: 'Да-а!' С тем же веселым выражением лица вошел он в кабинет начальника почты.
- 'Молния', родненький.
- Куда это, Калош? - спросил тог.
- Не видишь, что ли? Теще прокурора...
- Говорят, его мать уехала отсюда, обидевшись на что-то. Чем-то она недовольна...
- Такой женщине, как она, никто не угодит.
- Почему это, Калош? - продолжал расспрашивать начальник почты.
- Невестка ей не понравилась...
- Наверно, прокурор сам ее отправил, правда? Не по своей же воле она уехала от сына...
- В общем, не стоит пролезать между мясом и ногтем. Какое нам дело? Ты пошли 'молнию', начальник... Пусть выезжает...
Начальник почты просмотрел телеграмму, внимательно прочел слово 'Шехла' и повторил:
- Шехла Мамаевой... Интересно, что это за женщина, что она из себя представляет?
- Судя по имени и нарядам дочери, можно догадаться, что она не из бедных, - предположил человек в калошах, собирая свой рот не то в улыбку, не то в гримасу.
Он долго стоял, наблюдая, как передают телеграмму, и только после этого успокоился. 'Дочь по веткам легко подымается на верхушку дерева, по стволу которого с таким трудом карабкалась ее мать', - вспомнил он пословицу. 'Если это та самая Шехла-ханум, которую я знал когда-то, то аппетит у нее не малый. За кусочек золота она продаст душу'. Течение событий очень радовало Калоша. Он наслаждался, думая о золотых часах, которые притащил в дом прокурора. 'Этот чернокудрый парень не подозревает, что я держу его на своей ладони. Но он почувствует это, если я сожму кулак...' Тихонько насвистывая, он приковылял обратно и сообщил:
- 'Молния' пошла. Может, мать и успеет приехать...
- Очень хорошо. Молодец, Калош, - отозвалась Зарринтач. Она вела уже себя в этом доме, как свой человек, как член семьи. Она даже чуть-чуть подмигнула. - Этот Калош стоит сотни пар сапог. Он такой исполнительный...
- Да, да, - подхватил Муртузов, потирая по своему обыкновению руки. Очень хорошо, очень.
Мехман не отрывал глаз от пылающего лица Зулейхи. Он не знал, чем ей помочь, и сейчас почувствовал, как она ему дорога. Среди всех этих шумных людей, так бесцеремонно ворвавшихся в его семейную жизнь, он чувствовал себе сбитым с толку, одиноким. Что им надо от него? Когда они успели так полюбить его Зулейху? С подозрением посмотрел он на всех, и в душу его закралось сомнение...
26
Была уже полночь. Шехла-ханум сладко спала, разметав руки на мягкой постели. Раздался долгий звонок. Она шевельнулась, зевнула, прислушалась. Звонок не стихал. Шехла встала, накинула свой роскошный халат и осторожно пошла к двери.
- Кто там?
- Телеграмма- 'Молния'. Откроите!
- Откуда? - испуганно спросила Шехла, и ее желтая, как шафран, кожа на помятом лице побледнела под синим светом, пробивавшимся через застекленную наверху дверь.
- Откройте, телеграмма Мамаевой.
Озноб охватил тело женщины, она плотнее укуталась в халат и открыла дверь. Прочитав телеграмму о болезни дочери, она не могла больше уснуть от беспокойства. Рано утром она подняла на ноги работницу и велела приготовить все, что надо, в дорогу. Сестра ее - секретарь института достала ей билет на первый поезд. В тот же день Шехла-ханум выехала в район.
На вокзале ее встретил Муртузов.
- Если не ошибаюсь, вы - теща Мехмана? - спросил он осторожно.
- Да, да. Я. А что?
Муртузов назвал себя и взял чемодан. Шехла-ханум неохотно выпустила из рук чемодан. Но Муртузов льстиво улыбнулся.
- Не беспокойтесь... Я донесу...
- Как состояние моей дочери? Вы не знаете? - стала расспрашивать Шехла-ханум по пути.
- Ей лучше... Немного тосковала. Мы попросили прокурора подать вам телеграмму.
- Почему же 'молния'? Притом ночью, так поздно. У меня чуть-чуть не было разрыва сердца... Ночью получить 'молнию'!
- А это для того, чтобы ускорить ваш приезд. Я лично поручил нашему курьеру отправить 'молнию'. ВBдите ли, я заместитель Мехмана. Мы вообще живем, как одна семья. Я и моя жена Явер с утра до ночи не отходили от постели Зулейхи-ханум. И вообще, откровенно говоря, она соскучилась по вас. И мы хотели повидать вас, познакомиться...
Но Шехла-ханум твердила свое:
- Эти волнения отражаются на сердце. Вдруг поздней ночью услышать за дверью голос почтальона...
- Зулейха-ханум рыдала. Она кричала 'мама'. Так хотелось порадовать ее, бедняжку...
- Она у меня выросла очень избалованной, очень.
- Кому же побаловать ребенка, если не родной матери.
- Да, если тебя не ценят, то и на капризы твои не обратят внимания. Шехла-ханум громко вздохнула.
- Это верно, - подтвердил Муртузов, поняв Шехла-ханум с полуслова. Какое уж тут баловство? Свекровь у нее любит ворчать...
- Что можно ждать от такой простой женщины? Шаркает, небось, своими чувяками, и все...
- Уже больше месяца как она уехала в Баку...
- Вот об этом-то я хотела сказать! Мы, наивные, послали ее с детьми в район, чтобы она следила за их здоровьем. А она? Вместо того, чтобы подправить бровь, выколола, как говорится, глаз.
- Конечно, старуха немного отсталая, необразованная, - попытался заметить Муртузов. Шехла-ханум бойко подхватила:
- Если бы она не была отсталой, если бы она знала да видела жизнь, которой живут интеллигентные люди, то поставила бы мою Зулейху вместо зажженной свечи на середине стола и кружилась около нее мотыльком.
- Валлах, мы все точно так и делаем, как вы говорите, днем и ночью кружимся подле Зулейхи-ханум, как мотыльки. - Муртузов заискивающе улыбнулся. - Горим, пылаем, но не отходим от нее. На каждый стон Зулейхи-ханум жена моя Явер пять раз отзывается: джан, я жизнь свою в жертву принесу тебе.
- Спасибо вам за это.
Воодушевленный этой беседой и одобрением Шехлы Муртузов без труда дотащил чемодан к машине. К вечеру они прибыли в районный центр, и Муртузов отвел приезжую на квартиру прокурора. Они поднялись по лестнице. Шехла-ханум при виде дочери, лежащей в постели, зарыдала, начала ломать руки. Зулейха прижалась к матери и тоже расплакалась. 'Ничего, моя девочка, при мне тебя никто не обидит', - стала успокаивать ее мать.
Вскоре обе утерли слезы и довольно весело стали болтать. Шехла-ханум выложила все бакинские новости, все сплетни про общих знакомых.
Пришел врач, измерил температуру больной.
- Ровно тридцать семь, - с удовлетворением сообщил он. - Посмотрите, какие чудеса! Нервная система успокоилась, и температура упала
- Большое спасибо вам, доктор, - поблагодарила Шехла-ханум. - Вы спасли моего ребенка. У Зулейхи всегда были слабые нервы.
- Да, нервы, лечение всегда надо начинать с укрепления нервной системы...
- Может быть, я ее избаловала. Но я, - Шехла-ханум сделала ударение на этом слове: - я для нее ничего не жалела.
- Я догадывался. Именно поэтому, чтобы успокоить нервы больной ханум, я посоветовал вызвать ее мать. Вы должны быть всегда с нею, нельзя ее оставлять...
- Да, да, скажите маме, доктор, чтобы она меня не покидала. Я буду вам так благодарна. - Зулейха признательно улыбнулась доктору.
Тот расправил свои пышные усы.
- О, как воины стоят на страже, так мы должны оберегать нервы человека.
С этого дня в доме стало шумно и весело. Шехла-ханум болтала с дочерью. Явер Муртузова усердно ухаживала за гостьей, восхищалась ее платьями, всплескивала руками, бегала взад и вперед по лестнице, выполняя различные поручения. Зарринтач совсем забросила свой детский сад, уверяя, что ни минуты не может пробыть без Зулейхи. Зулейха после нескольких месяцев скромной жизни чувствовала себя, как в раю. Еще несколько дней провалялась она в постели и встала.
Шехла-ханум начала хозяйничать. Она попросила Явер убрать вторую комнату, которая да того была заперта. Все ей не нравилось, все было не по ней. Она дала человеку в калошах длинный список и послала его на базар за покупками. Явер ежедневно готовила разные дорогие блюда.
