- Не вздумайте только считать себя опытными прокурорами. Вам надо еще учиться и учиться... Зазнайство, дорогие мои, скверная вещь. Особенно в наши дни - чудесные и трудные дни тридцатых годов двадцатого века. Я думал над этим, слушая ваши отчеты. Вы не должны успокаиваться. Не должны этого делать и мы. Каждый ваш недостаток, упущение надо заметить во-время и во-время раскрыть, чтобы они - эти упущения не превращались в гнойник, не разбухали... Нельзя зазнаваться, удовлетворяться достигнутым. Нельзя на ходу спать, теряя бесцельно дни и ночи... Добился малого? Сделал недостаточно? Так двигайся, действуй, работай больше, вникай глубже. Следствие, за которое ты взялся, веди тщательно, ревностно, не создавай волокиту, не откладывай со дня на день. Не так ли? - Профессор обвел взглядом присутствующих, как бы желая понять, доходят ли до них его советы, не наскучил ли он слушателям. Он чуть усмехнулся. - Да, товарищи, горькие слова напоминают лекарство, а сладкие, приятные слова - мед. Но не забывайте, что туда подмешан и яд. Я хочу вас видеть здоровыми. Не сердитесь, что я отнимаю у вас так много времени, но я хотел бы еще кое-что вам сказать...
- Пожалуйста, учитель, говорите... Просим... - раздались голоса.
Профессор снова задумался. Он смотрел то на одного прокурора, то на другого. Они сидели перед ним возмужавшие, посуровевшие. Кое-кто курил, кое-кто рылся в своем новом, набитом бумагами портфеле, - работники, самостоятельные люди. А он все еще видел в них вчерашних студентов. Как внимательно слушают его 'мальчики'! Это доставляло радость профессору, и успокаивало его больное сердце. Он чувствовал себя сегодня крепче, здоровее. Может быть, болезнь настроила профессора на сентиментальный лад, что он все воспринимал сегодня очень обостренно. Впервые, кажется, с такой отчетливостью он понял, что жизнь прожита не зря, она была полезна для общества, для людей. Как седой садовник любуется выращенными им плодами, так любовался старый профессор этими молодыми людьми, заполнившими огромную комнату. Как ярко и выразительно горят их глаза, как внимательно они слушают. И Меликзаде заговорил так, будто давая последние наставления любимому сыну. Опершись руками о стол, он стоял бледный, изможденный болезнью и торопливо, боясь упустить что-либо, делился своими мыслями и наблюдениями.
- Лучше совсем не знать, чем знать наполовину. Нет ничего хуже половинчатости. А мне известно, что некоторые молодые юристы ни разу не раскрывали на местах те книги, которые закрыли здесь, окончив юрфак. Оправдываются они почти одними и теми же словами: 'Столько дел, что просто утопаю в них'. Я беседовал с одним товарищем. Он мне сказал: 'Нет времени даже письмо написать'.
Мехман смущенно опустил голову. Он восторгался учителем, его силой воли, требовательностью, энергией. Вчера этот человек казался ему приговоренным, сегодня он верил в то, что профессор выздоровеет и много еще хорошего, полезного сделает...
Профессор с горячностью говорил:
- Государственная работа требует основательных знаний, мудрой головы. Чем можно обогатить свои знания? Я утверждаю - чтением, книгой! - Профессор говорил все энергичнее и все энергичнее взмахивал своей маленькой рукой Кто бы ты ни был, а без книги, без знаний голова твоя будет пустой, как тыква. Можно ли представить себе что-либо более страшное на свете, чем необоснованный приговор, вынесенный пустым, неумным человеком? Так обстоит дело, мои дорогие. Вы простите меня за резкость. Но я бывший ваш учитель и говорю открыто. Да и к лицу ли вам, прокурорам, блюстителям революционной законности, интересоваться комплиментами? Нет, суровая правда, правда и еще раз правда... Подобно тому, как мы ежедневно наполняем желудок, так же нам следует питать и голову умственной пищей. Как известно, - профессор сделал такое движение, как будто слова его предназначались только для его учеников. Он подался всем своим туловищем к слушателям: - от того, что желудок чрезмерно набит, голова не умнеет. Напротив, избитый желудок иногда мешает думать. И тогда, тогда мы видим тупую, пустую голову, венчающую собой огромную тушу...
Профессор вдруг искоса посмотрел на Абдулкадыра, заместителя главного прокурора республики, толстый живот которого, перетянутый широким ремнем, как гора, высился над столом президиума.
- Но чем должна питаться голова? Героическими дастанами науки, умными толковыми книгами, созданными и оставленными нам мудрыми историками, теоретиками. Книга - это бессмертное духовное богатство гениев человечества, человеческого ума вообще. Что, пройдя сквозь бури долгих веков, доходит до нас, как живое? Шедевры искусства, бессмертные научные трактаты, полные глубокого смысла. Читайте побольше, любите книги, друзья мои... - И профессор опустил седую голову. Но молчание его было так же красноречиво, как его слова. И прокуроры с любовью приветствовали своего старого, больного учителя бурными рукоплесканиями.
- Простите меня, друзья, за многословие, - сказал Меликзаде, сошел, опираясь на трость, с трибуны и медленной походкой направился к выходу.
Прокурор республики вышел, чтобы проводить его.
- Старик прочел нам свое завещание, так я это понял, - негромко сказал Абдулкадыр, наклоняясь к сидевшим неподалеку от него сотрудникам прокуратуры. Огромный живот его всколыхнулся. - Но я не очень-то люблю слушать завещания, по которым мне ничего, кроме воздуха, не может остаться...
Он затрясся от смеха. Кровь прихлынула к полному лицу, оно стало еще краснее.
37
С каждым из молодых юристов прокурор республики побеседовал отдельно, каждого принял и выслушал. При разговоре присутствовали и его заместителя. Они тоже задавали вопросы, делали замечания по работе. Но Мехмана, когда до него дошла очередь, больше всех заинтересовал прокурор республики, с которым он познакомился, когда получал направление в район. Живой, веселый, он держался с молодыми работниками как равный, а не как 'высокое начальство'. Все интересовало, все ему хотелось узнать - и какие кадры в районе, и обеспечен ли Мехман жильем, и во-время ли доходят до него инструкции и указания из центра.
Когда беседа подходила к концу, прокурор республики сказал задумчиво:
- Вашей работой мы не очень довольны... Знаете, недостатков еще много. Но не надо бояться критики. Я считаю замечания Меликзаде верными. Старик правильно говорил, хотя и очень нервничал. Ну, это естественно, он совсем болен... Для меня каждое его слово особенно дорого... Он немного ворчун, обидчивый очень, но совесть его чиста, как кристалл. - Он стал вдруг искать глазами в списке, лежавшем на столе под стеклом, какой-то нужный ему номер телефона. И, видимо, не найдя, нажал кнопку. В дверь вскочила секретарша, она не успела вынуть папироску изо рта и теперь старалась спрятать ее за спиной.
- Мне нужен домашний телефон Меликзаде.
Тетя-секретарша щегольнула своей памятью.
- Телефон Меликзаде? Пожалуйста. Я столько лет с ним работала. - И она назвала номер. - Вас соединить?
- Спасибо, я сам... - сухо ответил прокурор республики и поднял трубку.
- Это жена профессора, да? Зивер-ханум? Здравствуйте, Зивер-ханум. Как здоровье профессора? После совещания поднялась температура? Вам не следовало его выпускать вчера. Ничего не могли сделать? Да? Нет, Зивер-ханум, нам он тоже не подчиняется, - ведь мы его бывшие ученики. Врач был? Хорошо, я пришлю врача, не беспокойтесь. Я еще позвоню...
Прокурор положил трубку.
- Я был еще мальчиком, когда начал учиться у Меликзаде... - Он показал рукой, каким он был тогда маленьким. - Меликзаде был тогда рядовым учителем. Жилось ему тяжело. Но он всегда был таким кристаллически чистым, как теперь. Это и дает ему право требовать много от учеников. Он не был революционером- подпольщиком, но он вел ярую борьбу против бакинских капиталистов, выступал в тогдашних прогрессивных газетах, защищая права бедного населения, отстаивая азербайджанскую культуру. С первого же дня революции он бесповоротно стал на сторону Советской власти... Нет, он никогда не берег себя, не жалел своих сил. Можно смело сказать, что именно он обучил и воспитал кадры юстиции в нашей республике. Он и остался таким, каким был, - влюбленным в науку, простодушным, как ребенок, откровенным, добрым. К собственным недостаткам он непримирим так же, как и к чужим...
Абдулкадыр погладил свою бритую голову, блестящую, как биллиардный шар, и сказал, ухмыльнувшись:
- Любит много говорить... Тянет этот Меликзаде. Ворочает своим языком без устали, как будто это главное занятие в жизни.
Мехман вспыхнул. И, не сдержавшись, гневно возразил:
- Совершенно не так. Это удивительный человек. Он никогда не жалел себя ради дела, ради работы. Он встал с постели, чтобы прийти сюда. Он всем готов пожертвовать ради общего дела...
Прокурор республики недовольно посмотрел на Абдулкадыра, на его толстую с отвислыми складками
