температура, руки-ноги скрючило. Тело онемело, как дерево. Дикий страх, что сердце остановится. И тут, как только у меня бывает, вместо нормальной больницы меня привезли в... гинекологию. Вокруг белые халаты, все смотрят, не знают с какого конца ко мне подступиться, а я коньки отбрасываю. Врач сообразил и дальше погнал машину. Это уже потом в неврологии, когда меня накололи, начался отходняк. Врач сказал, что это была истерия, нервная система перенапряглась.
- А вы Счастливцев или Несчастливцев?
- Я был Счастливцев. Я был веселого нрава. Не унывал. Когда мы поженились, артисты подтрунивали, что наша смешная пара долго не протянет. И только старый комик сказал: 'Прекратите. Это не тот случай'. Вот сорок лет. А я говорю сорок, а не тридцать девять. Бронислава Константиновна, прекратите. Тут вам не 'Братья и сестры'.
- А правда, что вы вечно ссоритесь с начальством?
- С начальством я всегда ссорюсь. Особенно если оно из артистов. Когда меня спрашивают: 'У вас есть друзья в актерском мире?' - я говорю: 'Нет!!!' Я перестал верить артистам. Был один артист... Все... Все... Не в жилу это рассказывать! Дальше поехали. Да Бог с ними - артистами и начальством.
Я тебе больше скажу: я у Гайдая не снялся в последнем фильме 'На Дерибасовской хорошая погода...' по своей же глупости. Умные люди, когда режиссер звонит, первым делом что спрашивают? 'Где съемки будут?' А я не спросил, во мне взыграли творческие амбиции: 'Леонид Петрович, ну что вы мне предлагаете одну и ту же роль?' Он мне терпеливо объясняет. А я, который в любом дерьме готов сниматься и снимался, отвечаю: 'Надо подумать, Леонид Петрович'. И Гайдай обиделся. В Америку вместо меня полетел Джигарханян. Провинциальные замашки! Идиот! С Данелией такая же история вышла. Я же говорю, что я человек наоборот. Ну задавай свои вопросы.
- Комиками рождаются или становятся?
- Комиком нельзя сделаться. Я с четырехлетнего возраста, сколько себя помню, смешил людей. Хотел, чтобы смеялись вокруг. В детском саду читал, танцевал, болтал без умолку. Мог спокойно сказать: 'Ленин умер и дело его умерло' (не смеется). В школе - то же самое.
- На юморе выезжали?
- Меня выехали в середине года. Я обнаглел до предела: мой вопрос учителю - класс в хохот. Завуч проставил оценки за все четверти вперед и сказал: 'Уходи из школы'. Поэтому я и пошел в музыкальное училище, чтобы среднее образование получить.
- Кстати, а сейчас-то вы, как духовик, что-нибудь сыграть сможете?
- Черт его знает. Гобой я свой давно продал. На фортепьяно обожаю поиграть.
- Комики выживают в любой ситуации?
- В Ташкенте в эвакуации, во время войны, я был самого маленького роста. Волос - пепельный. Я по- узбекски шпарил, как на родном, без акцента. Все думали, что я местный татарин. Так что я делал? Набирал в чайник холодную воду, ходил по рынку и по пять копеек продавал. Я кормил семью. Да, все деньги были у меня, Марина! Я распоряжался деньгами! А мне - десять лет! Мама ничего не могла продать. Я продавал. Я притворялся, что ворую. У рынка стояли перекупщики, я шел мимо и делал вид, что за пазухой у меня краденое. У них глаза загорались, меня оттаскивали в подворотню: 'Сколько просишь, пацан?' Тогда все воровали и продавали.
- А вы воровали?
- Нет. Никогда. Мне предлагали. Меня втягивали.. Со мной ворюги опытом делились (показывает, как в военном Ташкенте маленькие умельцы резали сумки). Но что-то у меня в крови: никогда в жизни чужого не взял. Однако косил под вора, чтобы продавать. Это была игра. Я здорово изображал человека, который спер что-то и всего боится. Я приносил все домой. Редко позволял себе пирожок съесть. И до сих пор все в дом тащу. А какая у нас история с чулками вышла! (Передо мной разыгрывается получасовой спектакль, как у семьи Светина хотели в Ташкенте украсть мешок хлопковых чулок, предназначавшихся для продажи. Но воры обломались.)
- Михаил Семенович, скажите честно, у вас никогда не было комплекса мужчины маленького роста?
- Не-а. Не-а. Мне наоборот всегда нравилось быть маленьким, и я издевался над длинными. Не-а, не комплексовал даже с девочками, женщинами. Я всегда любил крупных баб. Я мог идти рядом с высокой и чувствовать себя героем. Я любил до армии переодеваться в женщину. Вот на таких шпильках ходил! Фильдеперсовые чулки натягивал! Во!
- Зачем?
- Разыгрывал. Сейчас бы меня не так поняли (хохочет). Я пудрился. Шпильки. Парик. Грудь подкладывал... И, крутя задом, под ручку с моим другом Витькой, шел по улице. Кокетливо спрашивал приглянувшихся мужчин: 'Вы женаты?' 'К сожалению, женат', - отвечали они, потупя глаза. Офицеры так и стреляли глазищами (изображает офицеров, глазищи и свое дамское кокетство одновременно). Зачем, зачем? Я человек упрямый. Много лет перед сном я говорил в подушку: 'Я хочу быть артистом' (три раза). А уже засыпая: 'Я хочу быть известным. Я хочу, чтобы меня знали. Боженька, помоги мне'.
- И, когда в сорок лет он вам помог, вы уже стали твердить в подушку: 'Хочу быть богатым'?
- Нет. Я постепенно перестал говорить в подушку. Больше просил о здоровье, чтобы сил дал дочку поставить на ноги, потом внучку.
- А виллу на море купить?
- Не хочу. Я море терпеть не могу. И не хочу, чтобы теперь на улице узнавали. Хочу, чтобы меня узнавали там, где я хочу. Чтобы руку не жали, когда я еду в метро.
- Вы хотите сказать, что пользуетесь метро?
- Я же не вожу машину. Баранку в рот не брал никогда. Машины у меня нет. Марина, у меня же ни черта нет. Двухкомнатная квартира на Фонтанке - тридцать метров. Дача - фундамент шесть на шесть, шесть лет как стоит. Я как был провинциальный актер без всего, так и остался им. Веришь, я не могу привыкнуть, когда высокое начальство ко мне с почтением обращается. Думаю, наверное, ошиблись.
- Каждый комик мечтает о трагической роли. А трагическую вы сыграть сможете, если дадут?
- А я играл еще давно очень серьезную роль - начальника снабжения на Севере - такого еврейского человека, с мудрой еврейской психологией. И мне это стоило столько здоровья! Меня мучил режиссер. Он кричал: 'Ты пустой, как барабан!' И все-таки я играл эту роль. А был еще интересный случай, когда я репетировал Крутицкого в спектакле 'На всякого мудреца довольно простоты'. Перед выпуском режиссер признался нам, что у него ничего не получается: 'Завтра я разрешаю вам делать все, что вы хотите'. И я ночью думаю: что мне такое сделать, чтобы взорвать сцену? Придумал: Глумов придет ко мне, а я спрячусь. Он - давай озираться, а я из разных мест, как черт, буду выскакивать и текст говорить. Всю ночь промучился, никому ничего не сказал. Начался спектакль. Вошел Глумов, озирается, ищет меня, перепугался бедняга: 'А где Светин?' - спрашивает на весь зал. В общем, режиссер снял меня с роли. Он не понял, что я придумал.
Я вот заметил, что на концертах, когда я говорю серьезные вещи, зритель вежливенько так хлопает. А когда смешное - 'бис' орет. Но вот у меня сейчас есть спектакль 'Дон Педро' (с Игорем Дмитриевым на двоих), где я сам себя и зрителей переломил. Я там не обаятельный маленький человек. Я - мещанин, воинствующий пенсионер, который потом от жизни ломается. Вначале зрители много хохочут, а потом, когда он сходит с ума, потому что не может сбежать от себя в Бразилию, вот тут начинается. Люди плачут. Слушай, Марина, у меня впервые такое. Мне сейчас наш режиссер предложил роль в 'Лекаре поневоле'. Я задумался - брать или не брать? Я не хочу чистой развлекаловкой заниматься.
- Вы решили сменить амплуа комика?
- Насчет комика... Очень неблагодарная у него участь. Одна девочка мне после спектакля как-то сказала: 'Ой, Михал Семеныч, я так смеялась, так смеялась, аж скулы свело. Если бы вы малость подучились, вы таким бы клоуном были!' (Хохочет, как будто его щекочут.) Быть чистым комиком - это неактуально. Надо, чтобы грани были разными. Ролей хочу трагикомических, а в кино все то же самое предлагают - маленьких смешных человечков с одной краской. В этом смысле мои идеалы - Тото, Фернандель, Мазина. Вот в 'Ночах Кабирии' - она смешная, а потом как оно все заворачивается...
- А что это за история, Михаил Семенович, у вас вышла с одним бизнесменом из Голландии? Весь Питер потрясенный рассказывает, что вы отказались взять у него деньги на операцию сердца.
- Откуда вы знаете? Вот журналисты... (Очевидно, за это наливает мне кофе.) Приехал тут один крупный
