- Какой Эмиль? - вмешался бай Павел. - Ты же Найден?
- Меня зовут Эмиль, - настаиваю я, Найденом меня окрестили в сиротском доме, но я Эмиль.
Они переглянулись.
- Ладно, - кивает сидящий за столом. - Так и запишем: Эмиль. Тебе лучше знать, как тебя зовут. Фамилия?
- Боев.
- Так. Эмиль Боев...
Он расписался внизу, поставил печать и протянул удостоверение мне.
- Ступай к товарищу Савову. Он расскажет, что тебе делать.
Так состоялось мое крещение. Правда, не в церковной купели и много лет спустя после обычного срока. Зато я получил имя, которое сам себе выбрал.
Выбрал я его еще в сиротском доме, когда читал одну книжонку без переплета и без начальных страниц. Книги в сиротском доме были обычно либо без начала, либо без конца. Разумеется, мы предпочитали брать те, в которых не хватало начала, потому что о нем легко потом догадаться, тогда как конец оказывается иногда совсем неожиданным. Это была самая невероятная пиратская история, подробности которой с годами стерлись в моей памяти. Эмиль скрывался на захваченном пиратами корабле, и ему удалось постепенно истребить всю банду и освободить пленных, среди которых фигурировала, конечно, и девушка райской красоты. В голове засела только одна фраза: 'Хотя кинжалом пронзило ему правую ладонь, Эмиль не выронил оружия; он переложил пистолет в левую руку и смертоносным выстрелом убил Одноглазого наповал'.
Передо мной длинный поворот, и я слегка снижаю скорость, рассеянно думая при этом: 'Почему Одноглазый? Глупости. Кралев не одноглазый. И вообще эти пиратские повести полны всяческих измышлений'.
Пока я читал потрепанную книжку, мне до смерти хотелось, чтобы меня звали Эмилем. А позже, когда Бобев толковал со мной об усыновлении, я в душе уже согласился и на эту фамилию, но без среднего 'б', потому что Бобев звучит как-то глупо - напоминает боб, тогда как Боев звучит героически и для Эмиля в самый раз. Все это были, конечно, пустые мечты, и я никак не ожидал, что в один прекрасный день я запросто получу в унылой и мрачной милицейской канцелярии столь желанное мне имя вместе с новой профессией.
Приближаюсь к Авиньону. 'Ситроен' летит мимо зеленых прямоугольных виноградников, мимо серебристых маслиновых рощ, мимо высоких длинных стен кипарисов, поднявшихся против яростных набегов мистраля. 'Ситроен' летит и обгоняет тяжелые грузовики и легковые машины, но черного 'пежо' Кралева все не видно. Вдали вырисовывается суровый силуэт папского дворца, потом снова блестят желтые воды Роны с полуразрушенным мостом - может быть, тем самым, на котором, как поется в известной детской песенке, 'все танцуют, все танцуют', а потом снова кипарисы, и маслины, и виноградники, и летящая среди них все такая же бесконечная и белая лента шоссе.
Восемь часов утра. До Марселя менее ста километров. Стекло опять облеплено раздавленными на скорости насекомыми. Стрелка спидометра дрожит между ста двадцатью и ста тридцатью. Это не мало, если принять во внимание, что движение на шоссе все усиливается. Машины, мимо которых я проношусь с бешеной скоростью, приветствуют меня продолжительным сигналом клаксона, что в шоферском обиходе заменяет серию отборной брани.
Обгоняю черного, забрызганного грязью 'пежо', но это не Кралев. Мне представляется невероятным, чтоб черномазый ускользнул, если только по каким-либо неизвестным мне соображениям он не сел в поезд. В таком случае все полетит к чертям. Ловко придуманная легенда о моем буржузном происхождении. Мое поступление на радио и инсценировка увольнения оттуда. Томительные и осторожные маневры, направленные на то, чтобы завоевать доверие Младенова. Придуманная пьеска 'Спасение на границе' с заранее подготовленным вмешательством пограничников и моими холостыми выстрелами в грудь солдата. Длившиеся месяцами допросы, бессонные ночи под ослепительным светом лампы и идиотский рефрен 'Ты жалкий предатель'... Все полетит к чертям. Все окажется напрасным. Обо всей этой истории никто не узнает. Об этой истории, лишенной всякого смысла.
Въезжаю в пригороды Марселя. Пешеходы, переходящие улицу где кому вздумается, светофоры, дающие, кажется, только красный сигнал, тяжелые грузовики, маневрирующие с убийственной медлительностью перед тем, как въехать в какой-нибудь гараж, или при выезде из него. Наконец я добираюсь до бульвара Ла Канебьер. Отель стоит на одной из площадей; он мне хорошо знаком, потому что в нем я останавливался по прибытии сюда три месяца назад.
Три месяца назад! У меня такое чувство, что с тех пор прошли годы. Но сейчас не время углубляться в теорию относительности. Вот она, площадь. Я сворачиваю вправо, проезжаю без остановки мимо отеля, на ходу устанавливаю отсутствие перед фасадом черного 'пежо', потом ныряю в первый же переулок и ставлю машину под прикрытием внушительного грузовика. Десять минут десятого. Впрочем, тут время уже не играет роли.
Возвращаюсь пешком к отелю и вхожу в небольшой холл. Служащий за окошечком занят объяснением с супружеской парой пожилых туристов, которые, как видно, собрались уезжать и протестуют по поводу счета. Только я вознамерился спросить, какой номер занимает мадемуазель Младенова, как мой слух уловил до крайности знакомый шум мотора. Гляжу в окно и вижу, что мой дорогой пропавший 'ягуар' внезапно вынырнул из неизвестности и резко затормозил у входа в отель.
Единственное убежище поблизости - телефонная кабина, к сожалению, снабженная широким стеклом. Втиснувшись в кабину, становлюсь спиной к двери, снимаю трубку и веду безмолвный разговор с несуществующим собеседником.
- Мадемуазель Младеноф? - слышу позади себя непроизнесенный мною вопрос.
- Комната триста девять, - отвечает служащий, прервав спор с пожилыми супругами.
Беглый взгляд убеждает меня, что Кралев направляется к лестнице. Лифта в отеле нет, а номер триста девять говорит о том, что комната Лиды на третьем этаже. Следовательно, в моем распоряжении несколько минут. Быстро вывернувшись из кабины, даю понять человеку за окошком, который лишь сейчас меня заметил, что я что-то забыл в машине, и выскакиваю на улицу.
Если тебе некогда поразмыслить в данный момент, то наиболее лучший выход для тебя - принять то, что продумал заранее. Кралев на моем 'ягуаре' - это и есть третье 'может быть', но не в лучшем варианте. Будь водитель опытнее, встреча совсем бы не состоялась. Моя таратайка пришла не от Ла Канебьер, а с противоположной стороны. Вероятно, прежде чем попасть сюда, черномазый разъезжал по улицам, расспрашивая, как ему проехать к отелю. Только это обстоятельство и позволило мне чуть опередить его. Отпираю багажник и вытаскиваю оттуда банку из-под масла 'Шелл'. Потом снова запираю и отступаю за угол, к своей машине, чтоб, никому не досаждая своим присутствием, наблюдать за отелем. Пользуясь тем, что на улице никого нет, вскрываю банку, и вынув маузер, кладу его в правый карман, а банку оставляю на краю тротуара в качестве рекламы фирмы.
Минуты проходят без видимых перемен в обстановке. Однако это вовсе не означает, что нигде ничего не происходит. Может быть, именно в эти минуты в комнате отеля на третьем этаже дурно обошлись с женщиной или даже убили ее. 'Оставь ты эту женщину, - говорю я себе. - Тебя интересует не Лида, а Кралев. Стоит подумать о жизни тысяч людей, а не о какой-то дурехе'.
Прошло около получаса, прежде чем из отеля вышли наконец Кралев и Лида. Кралев держит молодую женщину под руку. Лида кажется немного бледной, но спокойной. Значит, зря я тревожился. Есть женщины, которые легко привыкают к любой обстановке. Просто им нужно для начала разыграть маленькую драму. Кралев усаживает девушку в машину, садится с нею рядом и едет к Ла Канебьер.
Мой 'ситроен' издали следует за старой спортивной машиной. На этот раз роль его меняется - черный 'ситроен' представляет собой обычную, ничем не примечательную машину, если держаться на почтительном расстоянии, чтоб не выставлять напоказ свой номер. Кралев - никчемный водитель, но это не мешает ему оголтело гнать по улице в надежде, что люди вокруг, спасая себя, пощадят и его. При выезде из города 'ягуар' сбавляет скорость у перекрестка и сворачивает на шоссе, ведущее к Лазурному берегу.
Судя по всему, перед выполнением опасной миссии черномазый решил вкусить счастье медового дня в одном из роскошных отелей на побережье. Это не противоречит и моим собственным проектам, пусть только этот тихий уголок будет не так далеко. После того как ты провел целых десять часов за рулем, длительное
