- Какой смысл путать? Моя служба у американцев кончена.
- С чего бы это вдруг?
- В связи с убийством Младенова. Я собирался свалить это на тебя. Откуда мне было знать, что американцы подслушивали на квартире этого дурака?
- И когда ты об этом узнал?
- Перед самым отъездом сюда. 'Не надо было этого делать', - сказал мне Вильямс, провожая меня. Сейчас им важно, чтоб я закончил операцию, а потом уже они спросят с меня за это...
- А зачем тебе понадобилось убивать Младенова?
- Это мое дело.
- Слушай, Кралев!..
- Затем, что Центром всегда руководил я и всегда оставался в тени. И при Младенове продолжалось бы то же самое...
- Значит, благородные порывы: слава и чековая книжка. Что ж, это действительно твоя стихия.
- Не всем же быть такими простофилями, как ты, и работать только ради идеи, - презрительно бормочет черномазый.
- Вот именно. А теперь повернись кругом и созерцай море, пока не услышишь, что я завел мотор. Иначе, ты понимаешь?..
- Лида... - произносит Кралев.
В первый момент я думаю, что он просто напоминает мне относительно уговора, но тут же замечаю, что женщина вылезла из машины и, пошатываясь, идет к нам. У нее стеклянный взгляд, лицо бледное, застывшее. Только теперь до меня доходит, что она под наркозом. Вероятно, потому, что я лишь сейчас обратил на нее внимание.
И это обошлось мне довольно дорого. Кралев стремглав бросается мне под ноги, я теряю равновесие и кубарем лечу через него. Черномазый вывертывается с удивительным проворством и пытается выхватить у меня маузер, но для меня это не является неожиданностью, и, лежа на спине, я изо всех сил пинаю его прямо в физиономию. Он падает, не удерживается на коленях и, вытирая кровь, которая его слепит, вскакивает на ноги, чтобы вернуть мне удар. Но я тоже успел уже вскочить, и маузер снова упирается черномазому в живот.
- Становись вон туда! - приказываю я. - Туда, на исходную позицию! И уже без шуток, иначе...
Кралев медленно пятится назад, протирая глаза и следя за пистолетом в моей руке. Этот человек всегда был слишком недоверчив. Не сводя с меня глаз в страхе, что я выстрелю без предупреждения, он отступает еще на шаг. Роковой шаг... Раздается сдавленный крик и шум срывающихся камней, потом второй крик, на сей раз у меня за спиной.
- Он упал! - вопит Лида.
- Разве? - бормочу я. - А я и не заметил.
- Кто упал? - снова кричит женщина, вглядываясь пустыми испуганными глазами в море, глухо плещущееся внизу, в ста метрах под нами.
Она еще не может прийти в себя. Ничего. Шок, вызванный случившимся, ускорит просветление. Схватив Лиду за руку, я тащу ее к 'ситроену', успокаивающе бормоча, что никто не упал, а если кто и упал, то поднимется. Я прощаюсь беглым взглядом со своей таратайкой и замечаю бутылку газированной воды, валяющуюся на сиденье. Откупорив, взбалтываю воду и, наполовину закрыв пальцем горлышко, пускаю струю на Лиду. Она пытается увернуться от неожиданного фонтана, но я продолжаю поливать ее знаменитой вителуаз, лучшей из газированных вод, до тех пор, пока женщина не начинает кричать на меня своим сварливым тоном:
- Перестаньте плескать на меня водой!
- Скажите 'пожалуйста'!
- Хватит, слышите!
- Ладно, - уступаю я, поскольку воды все равно больше нет. - Теперь сидите смирно, потому что нам дорога каждая минута.
- Куда мы едем? - спрашивает Лида, остановившись у 'ситроена'.
- Куда вы скажете, - отвечаю я.
Мое внимание приковано сейчас к моей старой таратайке. Я сажусь в последний раз за руль, даю задний ход, чтобы отделиться от 'ситроена', потом сворачиваю к пропасти, выключаю скорость и вылезаю из машины. Незначительный толчок, и мой ветеран с новым грохотом сшибленных камней летит в бездну.
- Куда мы едем? - повторяет молодая женщина, когда мы садимся в машину и несемся в обратном направлении.
- Вы проверили, что я говорил вам вчера?
- Что следовало проверить? - Она проводит ладонью по лбу. - Я будто пьяная... Как вошел, сразу чем-то брызнул мне в лицо... Я заметила, как он спрятал спринцовку. И потом, когда остановились, опять...
- Все это вы внесете в свои мемуары, - перебиваю я ее. - Пароходом интересовались?
- Ах да... - Она снова щупает лоб. - Там действительно есть наш пароход. Отправляется сегодня в пять или шесть часов.
Между пятью и шестью целый час, но что тут поделаешь - товарные пароходы не то что пассажирские поезда. Я смотрю на часы. Скоро два. До Марселя километров двести шестьдесят. Раньше пяти нам туда не попасть. А если Франсуаз пустит легавых, то нам и после пяти не приехать.
В такие моменты самое разумное сосредоточиться на том, что в непосредственной близости от тебя, а в непосредственной близости от меня кусок блестящего на солнце шоссе, который мне предстоит покрыть в следующие секунды. Всматриваясь в ленту дороги, извивающуюся среди прибрежных скал, я пытаюсь отдохнуть в границах возможного для меня - не думать, но и не закрывать глаза.
- Успеем мы, как по-вашему? - спрашивает женщина.
Меня сейчас это мало занимает, и я молчу.
- Если вы спасете меня от этого кошмара, всю жизнь буду вас благословлять, - добавляет Лида минуту спустя.
Она вообразила, бедняжка, что все страсти разгорелись вокруг ее спасения. Вообще я чувствую, что она не даст мне отдохнуть.
- Не понимаю, ради чего вы идете на такой риск? - не унимается Лида.
- Из гуманных чувств.
- А я думала, что вы урод...
- Урод?
- Да, да. Мне казалось, что органы чувств у вас ампутированы, если они и были когда-нибудь.
- Скорее всего, их никогда у меня не было, - отвечаю я, всматриваясь в линию шоссе перед собой.
- Я была уверена, что вы человек холодный... - продолжала Лида. Циничный и холодный, как пресмыкающееся...
- Мерси, - киваю я. - Старая истина: не отвечаешь чувствам другого, значит, ты холодный.
- Вы обращались со мной ужасно там, в Париже... Почему вы вели себя так ужасно?
- С воспитательной целью, - сухо отвечаю я. - Чтоб заставить одну дурочку кое-что понять.
- Вот теперь вы опять хороший, - замечает она, поскольку ничего другого сказать не может.
Я тоже не склонен к разговорам. Только жму на газ изо всех сил, стараясь не поддаваться тягостному ощущению пустоты, которое вновь охватывает меня. Не отвожу глаз от бегущей ленты шоссе, машинально жму на педаль, и мне кажется, что я лечу в этом огромном пустом пространстве бог весть с каких пор и неведомо куда, словно брошенный кем-то камень.
Когда я выхожу из телефонной кабины, на моем лице, кроме усталости, написано, очевидно, и что-то другое, потому что Лида, оставив на стойке недопитый кофе, подходит ко мне и берет за руку.
- Ушел, да?
- Только что.
Мы садимся в машину, и я делаю единственное, что можно сделать в данный момент, - еду к Старой пристани. Если в ближайшие минуты не найду выхода и если Франсуаз подняла тревогу, мне придется освободиться от своего хрупкого багажа и искать убежища.
