девушка. Никогда не знаешь, чего от нее ждать. Он молчал, ожидая, когда она заговорит. Она сняла руки с переднего сиденья и принялась рыться в своей сумочке.
- У вас спички есть?
- Да, мэм.
Он вытащил из жилетного кармана коробку спичек.
- Зажгите, - сказала она.
Он чиркнул спичкой и поднес ей огонь. Она с минуту курила молча.
- Вы умеете держать язык за зубами? - спросила она улыбаясь.
Он открыл рот, чтобы ответить, но так ничего и не сказал. По смыслу ее вопроса и по самому тону, которым он был задан, он чувствовал, что ответить нужно; но что?
- Я в университет не поеду, - сказала она наконец. - Только вы об этом забудьте. Я хочу, чтоб вы повезли меня на Петлю [центральные кварталы Чикаго, отделенные от остальной части города рекой и железной дорогой]. Но если кто-нибудь вас спросит, то я была в университете, понятно, Биггер?
- Да, мэм, это не мое дело, мэм, - пробормотал он.
- Мне кажется, что вам можно доверять.
- Да, мэм.
- В конце концов, ведь я на вашей стороне.
Вот еще новость. Она на его стороне. А что это за его сторона? Может быть, она хочет сказать, что любит негров? Так ведь у них вся семья такая, если верить людям. Может, она в самом деле сумасшедшая? Знают ли родные про все ее проделки? Но если она в самом деде сумасшедшая, как же мистер Долтон отпустил ее с ним?
- Я должна встретиться с одним моим другом. Он и ваш друг тоже, прибавила она.
- _Мой_ друг?! - Он не мог удержаться от восклицания.
- Да, но вы его пока не знаете, - сказала она смеясь.
- О!
- Поезжайте на Лейк-стрит, номер шестнадцать.
- Да, мэм.
Уж не о красных ли она говорит? Ну понятно! _Так оно и есть_. Но у него нет друзей среди красных. Что ж теперь делать? Если мистер Долтон спросит, возил ли он ее в университет, ему придется сказать 'да', и еще хорошо, если она его не выдаст. А вдруг мистер Долтон поручил кому-нибудь следить за ним и этот кто-нибудь расскажет, куда он ее возил на самом деле? Он слыхал, что многие богатые люди держат частных сыщиков. Хоть бы знать, что все это значит, все-таки было бы легче. Она сказала, что должна встретиться с кем-то, кто и ему, Биггеру, друг. А он вовсе не желает встречаться с коммунистами. У них денег нет. Попасть в тюрьму за грабеж казалось ему в порядке вещей, но угодить туда за связи с красными - это уже глупо. Ладно, повезти ее он повезет, на то его и нанимали. Но сам он будет держать ухо востро. А то как бы не пришлось из-за нее потерять место. Он свернул на Адамс-стрит, проехал несколько кварталов к северу по бульвару Мичиган и, выехав на Лейк-стрит, стал всматриваться в номера домов, отыскивая шестнадцатый.
- Вон тот дом, Биггер.
- Да, мэм.
Он остановился у высокого темного здания.
- Подождите здесь, - сказала она, выходя из машины.
Он увидел, что она широко, во весь рот улыбается ему. Он почувствовал, что она насквозь видит его, знает, о чем он сейчас думает, и в замешательстве отвернулся. Черт бы ее побрал, эту девицу!
- Я недолго, - сказала она.
Она пошла к парадному, потом остановилась.
- Ничего, Биггер, не расстраивайтесь. Пройдет немного дней, и вы поймете.
- Да, мэм, - сказал он и попытался улыбнуться; но улыбка не вышла.
- Кажется, есть такая песня - у вас ее часто поют.
- Какая песня, мэм?
- 'Пройдет немного дней, мой друг, и ты меня поймешь...'
- Да, мэм, есть.
Ну и чудачка все-таки. Что-то он в ней чувствовал такое, что пересиливало даже страх, который она внушала ему. Она держалась с ним так, как будто он тоже человек, как будто он живет в том же мире, что и она. Этого он до сих пор никогда не замечал у белых. Так откуда же это? Может, она нарочно так? Робкое чувство свободы, возникавшее в нем, когда он ее слушал, парализовалось сознанием непреложной истины, что она - белая и богатая и принадлежит к той породе людей, которая решает, что ему можно и чего нельзя.
Он посмотрел на дом, в который она вошла; дом был старый, неоштукатуренный, ни в окнах, ни в подъезде не горел свет. Может быть, у нее тут любовное свидание? Тогда все объяснилось бы очень просто. А если нет? Если в этом доме она встречается с коммунистами? Какие они, коммунисты? А она _тоже_ коммунистка? С чего это люди вдруг делаются коммунистами? На рисунках в правых газетах они всегда бородатые, размахивают горящими факелами и пытаются совершить поджог или убийство. Так ведут себя только сумасшедшие. По всему, что он о них слышал, слово 'коммунист' вызывало у него представление о старых, заброшенных домах, потемках, разговорах шепотом и забастовках. Вот и здесь, верно, что-то вроде этого.
Он замер, парадная дверь отворилась. На крыльцо вышла она, и с нею высокий молодой человек, белый. Они подошли к машине, но, вместо того чтобы сесть, остановились у передней дверцы.
- Ну, Биггер, это Джан. Джан, это Биггер Томас.
Джан широко улыбнулся и протянул ему руку, ладонью вверх. У Биггера все напряглось внутри от неожиданности и испуга.
- Очень рад. Как вам на новом месте, Биггер?
Правая рука Биггера вцепилась в баранку руля, он никак не мог решиться пожать руку этому белому человеку.
- Хорошо, - пробормотал он.
Джан все еще не опускал руки. Правая рука Биггера поднялась дюйма на три и повисла в воздухе.
- Что же вы? Давайте поздороваемся, - сказал Джан.
Биггер протянул мягкую, безжизненную кисть, забыв закрыть рот от изумления. Он почувствовал крепкое пожатие пальцев Джана. Потом он осторожно потянул руку назад, но Джан придержал ее, посмеиваясь.
- Нам нужно получше познакомиться, - сказал Джан. - Я - друг Мэри.
- Да, сэр, - пробормотал он.
- Прежде всего, - продолжал Джан, поставив ногу на подножку, - не говорите мне 'сэр'. Я зову вас Биггер, а вы зовите меня Джан. Так оно у нас и пойдет. Уговорились?
Биггер ничего не ответил. Мэри улыбалась. Джан все еще не отпускал его руки, и он слегка наклонился вперед, так, чтобы можно было, не поворачивая головы, переводить взгляд на тротуар и дома, когда ему не хотелось встречаться с взглядом Джана. Он услышал, как Мэри тихонько засмеялась.
- Ничего, не смущайтесь, Биггер, - сказала она. - Джан говорит _всерьез_.
Он вспыхнул от гнева. Да провались она ко всем чертям! Что она, смеется над ним? Разыгрывать его вздумали? Что им нужно от него? Чего они привязались? Он их не трогал. С такими всего можно ожидать. Его мысли и ощущения сошлись в одной болезненной точке. Он мучительно старался их понять. Он чувствовал, как это нелепо - сидеть за рулем автомобиля перед белым человеком, который держит его руку. Что должны подумать прохожие? Он никогда не забывал о своей черной коже, и в нем жило инстинктивное убеждение, что это Джан и ему подобные сделали так, чтобы он о ней никогда не забывал. Разве все белые не презирают чернокожих? Так зачем Джан держит его руку? Зачем Мэри стоит рядом, такая возбужденная, с блестящими глазами? На что им все это? А может быть, они вовсе не презирали его? Но они напоминают ему о его черной коже уже одним тем, что стоят и смотрят на него, держат его руку, улыбаются. У него было такое ощущение, что в этот момент он перестал существовать как человек; осталось только то, что он ненавидел, - знак позора, неотделимый от черной кожи. Земля, на которой он находился, была Ничьей
