мучиться, служить злодею. А кухарка, с точки зрения барсука, была очень симпатичная - с круглыми, как смородина, глазками, черной полоской вдоль спины, лоснящейся шерстью... И упитанной, как и положено любому барсуку ближе к осени. Да, немножко нелюдимой. Но это общее свойство барсучьего характера.
Барсучиха сердито разгладила красненький, в оборках, передник, испорченный налипшей кашей. Стирать, стирать немедленно! А колдун пусть сам капризулю кормит... этими, как их, марсепанами. Кухарка слизнула с ближайшего пня гусеницу и совершенно утешилась.
А между тем спасители были уже совсем близко.
Третий день плыли Тишка и его верная команда на плоту с гордым именем 'Манул' по тихой и певучей лесной речке, впадавшей в то самое озеро, посреди которого на мрачном острове томилась похищенная принцесса. Плот помог соорудить бобер Гаврилыч: резцами аккуратно и быстро отгрыз и ошкурил ольховое бревнышко, разделил на части, связал сплетенными из стеблей крапивы канатами, установил мачту и столкнул плот на воду. Колючка и Пинька позаботились о парусе - его тоже сплели из травы и покрасили в черный цвет. Краску сварили из сажи и дубовых 'яблочек'. Тишка же, когда краска засохла, нарисовал поверху мелом череп и скрещенные косточки - самый пиратский рисунок! Ну и придумал плоту название. Манул - это большой и очень красивый степной кот, совершенно неприручаемый. Тишке, особенно, после того, как котенок рассорился с Бориской и бабушкой, тоже хотелось быть таким - диким и свирепым. Под настроение.
Против названия не спорили. Гаврилыч выкусал его на бревнах и распрощался с приятелями. Его уговаривали плыть тоже, но бобер отказался: ему надо было чинить запруду и готовить запасы на зиму.
Плавание проходило спокойно. Речка неспешно катила свои коричневые от торфа неглубокие струи среди лопухов и папоротника, дававших густую тень, мимо зреющих на кустах малины и ежевики. На привалах сладкоежка Колючка успевал набрать и наесться ягод, котенок их тоже попробовал, и ягоды ему не понравились, а по ночам он все чаще видел во сне блюдечко со сметаной. С этим надо было что-то делать. А то так и не заметишь, как умрешь голодной смертью! Тишка посмотрел на воду. Спасение плавало там, внутри. Но от одной мысли, чтобы туда залезть, - ну, пусть не целиком, а хотя бы лапой! - по котенку стадами начинали бегать мурашки. Нормальная рыба жила в холодильнике. Назвалась она 'филе сельди' или 'минтай свежемороженый.' Никаких тебе плавников, чешуи и голов с острыми зубами. Вцепляйся себе и ешь с урчанием, возя по всей кухне. Главное, чтобы бабушка не заметила. А в речке плавала неправильная рыба: мокрая, скользкая и очень опасная. И еще Тишка боялся утонуть. Стыдно бояться воды пирату. Но если в детстве кого искупают в глубокой и холодной луже, лезть в воду ему вряд ли захочется. Говорят правда, где-то живут такие кошки, что отлично плавают и ловят рыбу, мало того, это им нравится! Но Тишка... Тишка был совсем другое дело.
Котенок задумчиво пожевал свалившиеся на плот ольховые шишечки (они оказались горькие и ужасно противные), выплюнул в воду. Немедленно оттуда высунулась рыбья голова - вкусненького хотела!
- Послушай, боцман! - обратился котенок к ежику. - А вот, ну, когда мы найдем и спасем принцессу, что ты станешь с ней делать?
- Как что? - не задумался Колючка. - Женюсь, конечно.
Тишка широко зевнул:
- Не-а. Она в твой домик не поместится.
- Почему не поместится?! - Колючка так резко переложил руль, что плот подскочил на волне. Рыбья голова спряталась.
- Потому что она девочка. Или еще больше... даже, - охотно пояснил капитан.
- Это она, пока заколдованная, девочка. А так будет ежиха. Станет мне варенье вари-ить... - Колючка мечтательно закатил глаза.
- А если не захочет варить? Если захочет, чтобы ты в принца превратился, сидел в золотой короне...
- Скучно.
- Что скучно?
- Сидеть скучно. А принцы сидеть обязаны?
Тишка зажмурил хитрые зеленые глазищи:
- Обязаны!
Ежик обиженно засопел.
- Но при этом они могут ловить рыбу. Так что давай, тренируйся.
- Есть, капитан!
И счастливый Колючка стал разворачивать плот к кустам растущего над рекой орешника.
Ничто не предвещало катастрофы. Пинька дремал на мачте, укрывшись большим листом лопуха; Тишка умывался после сытного обеда, а трудолюбивый Колючка начищал песком и без того блестящий котелок, как вдруг - трах! бах! - плот с разгона налетел на препятствие, завертелся и уже окончательно врезался в берег.
Пересчитав синяки и шишки, выудив утопленный котелок и спустив ненужный пока парус, огорченные путешественники разглядели перегородившую реку ржавую цепь и табличку на ней с кривыми черными буквами и черепом - как на пиратском стяге или столбе с электричеством. 'Владения колдуна. Не входить. Не стучать,' - громко прочел Тишка.
- А мы и не будем стучать, - объявил Пинька, проныривая под цепью, как знаменитый летчик Чкалов под мостом. (К счастью, мышонок этого не знал, а то возгордился бы неимоверно) - И входить не будем. Мы влетим! Прочти еще раз, пожалуйста. А вдруг там сказано, что влетать тоже нельзя...
- Про это не сказано, - успокоил мыша капитан. - Давай, вылетай обратно. Будем плот отцеплять.
Общими усилиями они выпутали 'Манул' из подмытых водою сосновых корней и столкнули на воду.
Над черным-пречерным озером сверкали ярко-голубые молнии. Они заставляли вскипать воду, и не барашки, а злобные всклокоченные бараны с шипением обрушивались на берег. Камни одинокого острова дрожали и ежились под проливным дождем, ветер завывал, гремел гром, и несчастная барсучиха в норе изо всех сил забивалась в подстилку из мягкой травы и затыкала лапками уши: ей снилось, что злой колдун ворвался на кухню и пинает по полу ее драгоценные медные кастрюли и кофейники. Колдуну приходилось не лучше. Обрыдалис пытался строить козни, но они никак не строились, а разбегались по углам и оттуда сверкали злыми красными глазами. От немедленной смерти спасло только то, что он успел накрошить по спальне сырные крошки, а сам забился под одеяло и трепетал, слушая, как ветер пробует раскидать на кирпичики печную трубу. Бедная сонная принцесса под кустом ежевики громко чихала, когда дождевые капли падали ей за шиворот. А случалось это каждую минуту.
'Манул' так и швыряло на волнах: то опускало на самое дно, то подкидывало до неба, и Тишка боялся, что молния обожжет ему нос. Даже прикрыть его нельзя было! Приходилось цепляться и зубами и лапами за скользкие бревнышки. Все припасы давно смыло, но моряки держались изо всех сил. Наконец особенно злой баран подхватил плот загривком и бросил на камни. Раздался хруст...
- Пйипыли, - пробормотал Тишка, пробуя выплюнуть кашу из водорослей и воды. Он чувствовал себя ужасно мокрым и несчастным. И почему у пиратов такая вредная профессия?
Буря заканчивалась. Гром уже не гремел, а только тихо ворчал в ленивых сонных тучах, потом тучи не торопясь разошлись, и наступило утро. Путешественники без сил лежали на каменистой косе, и солнце сушило их промокшие шубки. Все косточки болели. Тишка думал, что никогда больше не сумеет пошевелиться. Но когда из ежевики на берегу выломилась с ужасным хрустом лохматая, сонная, перемазанная ягодами великанша, капитан вскочил и отважно крикнул:
- Бежим!!
Одним прыжком оказался Тишка на березе. Мышонок плюхнулся в развилку ветвей повыше, а Колючка в ямке под корнями скрутился в клубок. Какое-то время они почти не дышали.
- О-ох! - выдохнул котенок, съезжая с дерева. - Оно за нами не гонится?
Путешественники прислушались и принюхались. Погони, кажется, не было.
Пинька разлегся в траве, дернул носом:
- А правда, я храбрый? А оно как выскочит! А я его правой лапой, левой...
Тишка сердито цапнул мыша за крыло.
Экспедиция становилась опасной. Очень опасной.
