ем молоко. Чиркнула - есть. И стала я, девка, Зорьку подаивать. Их там не выдаивали до конца. Баночку она мне после вечерешнего удоя ишо спустит, я и баночке радая, разолью ее ребятишкам по капельке, и то слава богу. Лучше слава богу, чем дай бог.
И от, девка, сижу я один раз так же под нашей Зорькой, уж и не под нашей, под колхозной, сижу я под Зорькой и слышу: вроде дверка стукнула. А я в стайке ее додаивала и дверку за собой закрывала. Голову поворачиваю - Люся. Стоит и во все глаза на меня смотрит. До самой души те глаза мне достали. Она ить уж большенькая была, знала, что Зорька не наша корова. Я сижу и боюсь подняться как окаменела. Думаю, господи, ты-то куды смотрел, пошто ты-то не разразил меня на месте ишо в первый раз? И такой стыд меня взял, такой стыд взял - руки опускаются. И ить, девка, после того извиноватила себя, я в глаза-то Люсе до- о-олго не могла глядеть. Ишо и сичас думаю: помнит она или не помнит? Все мне кажется, что помнит и осуждает меня. Моить, оттого и не стала со мной жить, что мать такая.
- Не забаивайся, старуня. Откель она будет помнить? Она у тебя совсем ребенок была.
- Ребенок была, а память-то, подимте, одна. Запало, и все.
- А хошь и помнит - че с того? Лучше было бы, когда бы она с голоду померла, а ты своей Зорьке только и знала, что вымя мыть? Мало их, че ли, в тот раз померло? А ты своих выходила.
- Оно и не лучше было бы, а так тоже нехорошо. Стыд, его не отмоешь. Я отродясь не воровала, а тут хуже воровства вышло.
- Без стыда, старуня, рожу не износишь. Хватит тебе об этом трантить нашла об чем говореть.
Старуха послушно умолкла, остужая в себе волнение, и устало повалилась на кровать, головой на подушку, уже лежа подобрала ноги. Мирониха придвинулась к ней ближе и опять заглянула в окно.
- Не видать? - спросила старуха.
- Не видать. Вот приди она, страмина, я ей все кости пообломаю. Она че думает, у меня терпение каменное, че ли?
- Ты уж, девка, не пужай ее, покуль она не пришла. Она, моить, оттого и не идет, что тебя боится.
- Я ей, страмине, побоюсь. Медведя в лесу она не боится, а меня испужалась. Пускай бы он ишо в этот раз ее не съел, я бы на ей отыгралась. Она ить мне все нервы пережгла, я из-за ее нечеловек.
Старуха подобрала последнее Миронихино слово:
- Ты-то пошто нечеловек? Это от меня уж, однако, лежалым пахнет.
- Не забаивайся, старуня.
- Ты от подсела, дан видно, что тебя с улицы сюды занесло. А я уж на улицу сколько не выходю. Все тут, все тут, на одном месте. - Не глядя на Мирониху, она сказала о ней и о себе: - Зажились мы с тобой, девка.
- Пошто зажились?
- А куды нам было столь жить? Пускай бы давно померли, как бы хорошо было. Ты бы сичас не искала свою корову, я бы не лежала тут, не думала, что хошь бы Мирониха не убежала, посидела ишо, а то мне одной опеть будет тоскливо. Это мне сам бог дал тебя, Мирониха. Он, он. Как бы я без тебя жила?
Старуха закрыла глаза и, соглашаясь, кивнула своим словам, себе и Миронихе. Глаза у ней не открылись, она осталась одна, забыв обо всем на свете и потерявшись не то во сне, не то в дремотном облегчающем покое. Карауля ее, Мирониха сидела рядом и думала о том, что хорошо бы им со старухой умереть в один час, чтобы никому не оставаться на потом. Она еще долго сидела возле старухи - пока не пришла Варвара.
8
- Ты расскажи, расскажи, Степан, как ты тещу обхитрил,- уговаривал Михаил длинного рыжего мужика Степана Харчевникова, который ему и Илье составил в бане компанию все за тем же горько-сладким занятием. - Расскажи Илье, а то он не слыхал. - Михаил ронял голову и морщил в смехе лицо. - Давай, Степан, начинай.
Ради Степана открыли новую бутылку. С закуской теперь стало легче. Михаилу больше не страшны были ни сатана и ни жена, он сделал два захода в избу и запасся даже супом, который без ложек приходилось прихлебывать из кастрюли через край. Вынес он и припрятанные Нинкой в муке бутылки и все их, как дрова, сложил в печку, куда никому не придет в голову заглядывать, а ящик приспособил себе под сиденье. Он был все так же босиком, забыв за более важными делами обуться, и подсовывал ноги под постель, на которой ночью спал Илья. Сейчас Илья нес дежурство за курятником, командовал парадом.
- Давай, Степан, рассказывай,- пристал Михаил.
- А я слышу, говорят, Илья приехал, - объяснял Степан свое появление, хотя уже успел с ним выпить. - Думаю, во всяком разе надо Илью повидать. Одногодки же, вместе по деревне бегали, хулиганство творили. - Степан раскинул на всю баню руки, показывая, что не повидать Илью ему никак было нельзя. Голос у него жесткий и малоподвижный, оттого он и помогает ему руками. - Ну и пошел. Да чуть было не промахнулся. Я-то прямым ходом в избу двигаю, на баню не гляжу. Некультурный человек. Уж в последний момент смекнул: ну-ка, что там за собрание?
- И правильно сделал, что пришел, - одобрительно сказал Илья. - А у нас, сам знаешь, мать лежит, от нее никуда не уйдешь. Ну, мы тут и устроились, чтобы, значит, в случае чего рядом с матерью находиться.
- Это ты, Степан, очень даже правильно сделал,- подтвердил Михаил. Выпили и еще выпьем. Ты не думай, у нас есть что выпить - вон, полная печка. И все такая же, белая, крепкая.
- Тебе, однако, уж очень даже хватит,- поддел его Степан. - Как бы ты очень даже пьяным не сделался.
- Нет, Степан, ты почему так говоришь? Ты пришел, я тебя встретил как гостя. Ты вот брата моего Ильи товарищ, мне тоже вроде как товарищ, в одной деревне живем. Мы с тобой никогда не ругались, ничего такого, наоборот, даже выпивали вместе. И ты мне такую непотребность говоришь. Вроде я совсем пьяный. Нет, Степан, я еще выпью, я свою норму знаю. А если что, я и сверх нормы могу - почему нет? Вы вот встретились, а мне, тоже интересно с вами посидеть, поговорить. А ты вроде как спать меня укладываешь. Я вроде и посидеть не могу.
- Да сиди, сиди. Ты здесь хозяин - как я могу над тобой распоряжаться?
- Ты, Степан, лучше бы рассказал, как с тещей-то дело обстояло, - вспомнил опять Михаил. - Как ты, значит, тещу свою, тетку Лизавету, перехитрил.
- Да что рассказывать! Уж вся деревня, почитай, знает.
- Деревня пускай знает, а брат мой Илья не знает. Он из города, ты ему расскажи.
- Рассказать можно, язык не отвалится, - как бы нехотя, больше напуская на себя эту нехоть, согласился Степан и неожиданно весело подмигнул Илье: Слушай, Илья, раз так.
- Слушаю, слушаю - ага.
- Оно и рассказывать особенно нечего. Я не знаю, что они тут нашли. История как история, мало ли у нас их тут по домашности, происходит. Это вот летом было. Выпили мы так же с Генкой Сусловым, только не в бане, нет, а у него в огороде, его баба отправила туда картошку окучивать. Ну мы, значит, в борозде пристроились и давай окучивать. А бутылки-то я принес, я ему еще с зимы за сено был должен. Думаю, что это я рубли понесу, еще не возьмет, прихвачу-ка я лучше две поллитры. Взял, прихожу, а мне говорят: Генка в огороде. В огороде так в огороде, мне безразлично. Я туда. Генка на мои поллитры посмотрел и сразу тяпку черенком в землю. Понял, значит, для какой цели я их приволок. Конечно, картошку окучивать или выпивать? - Степан на выбор развел руки и брезгливо встряхнул их, показывая, что такого вопроса для них не существовало. Он быстро увлекся и рассказывал с явным удовольствием. Ну, сидим мы. За стаканом нам соседский мальчишка сбегал, Генка с гряды огуречных зародышков в карман нарвал, потом еще раз ходил - все есть. Сидим, стакан от одного к другому, как мячик, гоняем. Некультурные люди. Некультурные люди, а хорошо. Я к этому делу с полным моим интересом, я и шел выпивать, а Генка, правда, из дому снарядился картошку окучивать, у него другая была цель. Ладно, картошка стоит. Додавили мы бутылки, Генка говорит: 'Я сейчас маленько еще потяпаю, чтоб баба завтра не сомневалась, а потом мы с тобой в деревню пойдем'. Ладно, думаю, тяпай, а я погляжу. Он мне опять говорит: 'Ты, чем сидеть, лучше колючу в борозду стаскивай, быстрей будет'. Я поднялся, глядь, а он уж колючу от картошки не видит, все под одну гребенку, под корень. Я ему толкую: 'Тебе, однако, за такую работу баба волоса завтра на голове будет тяпать'. Он послушался меня. 'Пойдем,- говорит, - в деревню. Вечером, как жара стихнет, дотяпаю'. Мы и пошли, у меня еще деньги в кармане были.- Словно запнувшись, Степан чуть помедлил и бережно, с любовью произнес: - Во всяком разе, я не помню, что там у нас дальше происходило.
- Это бывает, - с радостным смешком подтвердил Михаил, вскидывая голову. Это такое дело. Ты
