Маштаги.
- Не люблю города, - говорил Кязым в машине. - В селениях гораздо просторнее. Да и уладить формальности намного легче, здесь ублажишь, там нажмешь, глядишь, если надо, живого похоронят. Ха- ха-ха!.. А в городе то же самое, но волынку будут тянуть, пока человек на самом деле не скончается, клянусь честью, и тогда все будет самым законнейшим образом... Но тогда уже неинтересно... Ха-ха-ха! - загрохотал он, тряся своим большим животом, чуть не упиравшимся в руль.
Они вышли из машины, прошли в глубь кладбища и шагов через двести остановились почти в центре его, раскинувшегося широким четырехугольником, усеянным торчащими надгробиями под хмурым, похоронным, под стать, месту, небом.
- Вот здесь, - широко улыбаясь, будто после долгого отсутствия наконец-то узрел родной дом, объявил Кязым, кивая головой архитектору и скульптору на выбранное им место, отвоеванное большими усилиями и трудом.
- Чудесное место, - сказал архитектор, и Кязым еще шире расплылся в улыбке, словно похвалили нечто, созданное его собственными руками. - А какой здесь воздух! - воскликнул он, не замечая удивленных взглядов.
- И как только вам это удалось? - хмуро проворчал скульптор, зябко поеживаясь в потертом пальто, и непонятно было, чем он недоволен.
Кязым мельком - в который раз - глянул на поношенное пальто скульптора и отметил про себя, что, видимо, несмотря на всю его кажущуюся солидность, скульптор этот не из самых почитаемых будет. Ну да бог с ним, тут же присовокупил в мыслях Кязым, лишь бы дело свое знал. Архитектор широкими, энергичными шагами ходил вокруг доставшегося Кязыму места, осматривал его со всех сторон, примеривался, что-то записывал себе в книжечку, прищуривался на ближние могилы, на иные с такой откровенной злостью, как бы намереваясь своим взглядом стереть их с лица земли. Верно, они ему мешали. Но тут ничего уж не поделаешь, он прекрасно понимал, что даже Кязым с его почти фантастическим умением все устраивать был в данном случае бессилен. Могилы были самые разнообразные - от дешевых с простым серым камнем в изголовье покойника до мраморных плит с начертанными на них датами, портретами, прощальными словами, непонятно для кого предназначенными: самому покойнику они вряд ли понадобятся, посещавшим могилу родным очень скоро начинают мозолить глаза (слова - всего лишь слова, не больше), получалось, что предназначены они для чужих, приходящих в сию обитель печали.., Быстро осознав это, скульптор стал знакомиться с текстами на ближайших плитах, потом, оставаясь по-прежнему хмурым, подошел к Кязыму и, глухо кашлянув, сказал:
- С завтрашнего дня начнем, если не возражаете.
- Не возражаю.
- Мастерскую мою вы видели, так что прямо утром, часов в одиннадцать, и приезжайте.
- Договорились, - сказал Кязым. - Как насчет задатка?
- Завтра поговорим, - буркнул скульптор, как показалось Кязыму, почти обиженным тоном, но, глянув мельком ему в глаза, старик заметил мгновенно вспыхнувшие в них золотистые искорки, тут же угасшие под наплывом век.
Они уселись в машину. Кязым выехал на асфальт.
- Вот и отлично, - сказал он, непонятно к кому обращаясь, и, переключив на четвертую скорость, погнал машину по относительно ровной пригородной дороге на недозволенно высокой на этом участке шоссе скорости, хотя никуда, в общем-то, не спешил.
- Алло, Салман?
- Да. Кто говорит?
- Зарифа говорит, уже голос родной сестры не узнаешь, бессовестный.
- У тебя голос какой-то не свой.
- Тут еще не таким голосом запоешь... А ты не узнал, так мог бы сказать, что богатой буду, язык бы не отвалился.
- А что, ждешь богатства?
- Не говори глупостей! А-а, как я сразу не догадалась, ты, кажется, в своем обычном состоянии?
- Не угадала.
- Тем лучше. Ты только послушай, что я тебе скажу... Хотя даже не знаю, стоит ли к тебе обращаться по этому вопросу. Ведь для тебя родственные отношения - не главное. Но мне больше не с кем поделиться.
- Ошибаешься. Родственные отношения для меня так же важны, как и для тебя. И если хочешь знать, я больше не пью. Черт побери, все-таки странные люди в этом городе: стоит тебе начать пить - об этом трубят на каждом углу, бросаешь пить - ни гугу... Ну, давай выкладывай, что там у тебя. Меня уже капитально переделали, перевоспитали, переиначили, так что можешь обращаться с любым вопросом, сделаю все, что в моих силах.
- Ты правду говоришь, Салман, ты на самом деле бросил?
- Еще как бросил! Несколько сеансов у одного знаменитого экстрасенса возьми это слово на вооружение, пригодится, - не буду называть его имени, скажу только, задолжал я ему кучу денег, такие вещи за копейки не вылечиваются - и я уже довольно продолжительное время испытываю отвращение к спиртному, даже говорить о вине мне противно, вот сейчас говорю, и как будто поташнивать стало...
- Правда, Салман? Ох, как я рада! Теперь ты полноценный, так сказать, родственник и можешь... можешь вернуться...
- Говори, не стесняйся. В лоно родной семьи, ты хотела сказать?
- Да, примерно так.
- Возвращение блудного сына... Хорошо хоть ты поверила. Старик ни за что не хотел верить, думал - обманываю, чтобы денег у него выпросить, а мне нужно было заплатить за лечение. Ну, ладно, хватит об этом. Что там у тебя? Теперь ничто не мешает мне с новыми силами приняться за исправление семейных ошибок и устранение неприятностей, свою я уже, можно считать, устранил. Мальчики что-то натворили? Угадал?
- Нет, не угадал. Речь как раз о старике. Я расскажу тебе, только не перебивай, не то я очень нервничаю, я предельно взволнована...
- Предельно - значит, на пределе. Внимательно тебя слушаю.
- Да, слушай внимательно, но прежде,, если стоишь, то, пожалуйста, сядь, иначе, боюсь, как бы ты не упал.
- О! Интриговать, значит, вздумала?
- Нет, Салман, на самом деле произошло что-то ужасное...
- А! Старик умер!
- Гораздо худшее...
- Затрудняюсь разгадать, с годами, знаешь, фантазия все хуже работает. Умер, полагаю, потом воскрес и отобрал у тебя все свои деньги, которые ты уже распланировала потратить в ближайшие сто пятьдесят лет.
- Хватит паясничать! Говорю тебе, произошло что-то невероятное! У папы был как-то, не так давно, не помню уже когда, может, месяца три назад...
- Неважно, что именно было?
- Был сердечный приступ, потом еще один, уже посильнее, второй - совсем недавно, кардиограмма инфаркта не показала, но сердце у него в последние дни все же немного побаливает, врач советовал постоянно иметь при себе валидол и нитроглицерин.
- Ему нужно достать эти лекарства?
- Ничего ему не нужно, он сам может достать все, что угодно и кого угодно... Просто я издалека подхожу к цели своего рассказа.
- Понятно, подходи быстрее.
- Старика после этих двух приступов обуяли мысли о смерти. И ты представь, что он отмочил, на какую предельную глупость он пошел.
- В данном случае лучше сказать - беспредельную.
- Помолчи. В Маштагах на кладбище он оформил и купил себе участок для могилы и, не доверяя нам, что, мол... нет, ты представь себе, какой ужас - я это слышала от посторонних людей, каких-то его
